Глава 2 Мошенники, гешефтмахеры и история
"Эти ссылки на холокост, — замечает известный израильский автор Боас Эврон, — представляют собой не что иное, как "официальное пропагандистское вдалбливание, непрерывное повторение определенных ключевых слов и создание ложного взгляда на мир. Фактически все это направлено не на то, чтобы понять прошлое, а на то, чтобы манипулировать настоящим". Холокост сам по себе не является частью какой-то конкретной политической программы, ссылками на него можно мотивировать как критику, так и поддержку политики Израиля. Путем идеологического искажения можно, говоря словами Эврона, "использовать воспоминания об уничтожении евреев нацистами как мощное оружие в руках израильского руководства и евреев в других странах'.[64] Из массового уничтожения евреев нацистами сделали ХОЛОКОСТ.
Две центральные догмы образуют фундамент конструкции, именуемой холокостом: 1) ХОЛОКОСТ представляет собой абсолютно уникальное историческое событие, 2) ХОЛОКОСТ — кульминация иррациональной, вечной ненависти неевреев к евреям. Накануне июньской войны 1967 г. эти две догмы вообще не играли роли в публичных диспутах и, хотя они стали основными элементами литературы о ХОЛО-КОСТЕ, они вообще не фигурировали в первых научных работах о массовом уничтожении евреев нацистами.[65] С другой стороны, эти две догмы опираются на важные черты еврейства и сионизма.
После второй мировой войны нацистский геноцид рассматривался сначала не как событие, имевшее отношение исключительно к евреям, и не как исторически уникальное событие. Именно еврейские организации Америки приложили максимум усилий к тому, чтобы изобразить его всеобщим бедствием. Однако после июньской войны нацистское "окончательное решение" было введено в совсем иные рамки. "Первое и важнейшее притязание, которое стало следствием войны 1967 г. и отличительным признаком американского еврейства, — вспоминает Якоб Нейснер, — заключалось в том, что холокост уникален и не имеет параллелей в человеческой истории".[66] В своей разъяснительной статье историк Дэвид Стеннард издевается над "маленькой индустрией хо-локоста, которая со всей энергией и со всем пылом теологических фанатиков отстаивает уникальность еврейского опыта".[67] Но догма об уникальности вообще не имеет смысла.
Если говорить абстракциями, любое историческое событие уникально, так как происходит в определенном времени и пространстве. И каждый исторический процесс имеет как свои отличительные черты, так и общие с другими процессами. Необычным в ХОЛОКОСТЕ является то, что уникальность считается абсолютной. Какое еще историческое событие можно с этой точки зрения назвать уникальным? За ХОЛОКОСТОМ оставляются только его отличительные черты, чтобы отнести это событие к совершенно особой категории. При этом никто никогда не объясняет, почему многие общие черты считаются не имеющими значения.
Все авторы книг о холокосте согласны в том, что ХОЛОКОСТ уникален, но лишь немногие из них, если вообще есть такие, согласны в том, почему он уникален. Каждый раз, когда опровергается какой-нибудь один аргумент в пользу уникальности холокоста, вместо него придумывают новый. Жан-Мишель Шомон замечает по поводу этих разнообразных, противоречащих один другому и опровергающих один другой аргументов: "Уровень знания не повышается. Чтобы сделать лучше, чем в случае с предыдущим аргументом, каждый раз начинают с нуля".[68] Иначе говоря, в конструкции ХОЛОКОСТА его уникальность рассматривается как данность, доказывать которую можно, а опровергать нельзя — это равнозначно отрицанию холокоста. Проблема, возможно, заключается в предпосылках, а не в доказательствах. Даже если бы холокост был уникальным, какое значение имело бы это отличие? Как изменилось бы наше сознание, если бы массовое уничтожение евреев нацистами было не первой, а четвертой или пятой в ряду аналогичных катастроф?
Последним в лотерею уникальности холокоста решил сыграть Стивен Кац, автор книги "Холокост в историческом контексте". В первом томе своего исследования (всего запланировано три тома) Кац ссылается на почти 500 наименований, он прочесывает всю историю человечества, чтобы доказать, что "холокост представляет собой уникальное явление, потому что никогда раньше ни одно государство не организовывало с сознательным намерением и систематическим образом физическое уничтожение всех мужчин, женщин и детей одного определенного народа". Свой тезис Кац поясняет так: "Свойством С обладает исключительно событие Ф. События Д и Ф могут иметь общие свойства А, В, Д… X, но не С. Главное зависит от того, что С является свойством только Ф… П без С — это не Ф… Никакие исключения из этого правила не допустимы по определению. Д, имеющее с Ф общие свойства А, В, Д… X, может быть в тех или иных отношениях сходным с Ф, но, поскольку наше определение касается уникальности, отдельные или все события Д, не имеющие свойства С, никогда не могут быть Ф. В своей совокупности Ф, разумеется, больше С, но без С оно никогда не может быть Ф". В переводе на человеческий язык это означает, что историческое событие, обладающее уникальным признаком, является уникальным историческим событием. Во избежание путаницы Кац поясняет далее, что употребляет термин «феноменологический» не в смысле Гуссерля, не в смысле Шутца, не в смысле Шелера, не в смысле Хайдеггера и не в смысле Мерло-Понти. В итоге построение Каца оказывается феноменальной бессмыслицей.[69] Даже если бы главный тезис Каца был подкреплен отправными посылками (а это не так), этим было бы доказано лишь то, что ХОЛОКОСТ обладает одним уникальным признаком. Правда, было бы удивительно, если бы дело обстояло иначе. Шомон приходит к выводу, что исследование Каца — это «идеология», напялившая на себя «научные» одеяния.[70]
Лишь один кошачий прыжок (автор обыгрывает фамилию «Кац», что значит «кошка». — Прим. пер.) отделяет утверждение, будто холокост уникален, от утверждения, будто холокост невозможно рационально объяснить. Если нет сравнимых с холокостом исторических событий, то он вообще возвышается над историей. Итак, холокост уникален, потому что он необъясним, и необъясним, потому что он уникален.
Новик назвал эту мистификацию "канонизацией холокоста", а Эли Визель — самый опытный специалист в этой области. Для Визеля, как правильно замечает Новик, ХОЛОКОСТ — это воистину «мистериальная» религия. Визель подчеркивает, что ХОЛОКОСТ "ведет во тьму", "отвергает все ответы", "находится вне истории, по другую ее сторону", "не поддается ни познанию, ни описанию", "не может быть объяснен или представлен в образах"; ХОЛОКОСТ — это "разрушение истории", он знаменует собой "изменение в космическом масштабе". Только выживший священнослужитель (читай: только Визель) способен проникнуть в его мистерию. А поскольку эту мистерию, как признает сам Визель, "невозможно передать", "мы не можем об этом говорить". Следовательно, Визель сообщает в своих речах, за которые он получает стандартный гонорар 25000 долларов (плюс лимузин с шофером), что «тайна» Освенцима — это "истина, заключенная в молчании".[71]
С этой точки зрения рациональное понимание холокоста приводит к его отрицанию, так как рациональный подход отрицает уникальность и мистерию холокоста. А тот, кто сравнивает этот ХОЛОКОСТ со страданиями других, совершает, по Визелю, "абсолютную измену по отношению к еврейской истории".[72] Несколько лет назад была напечатана пародия на один нью-йоркский бульварный журнал с сенсационным заголовком: "Майкл Джексон и еще 60 миллионов человек погибли в ядерном холокосте". В письмах читателей сразу же появился разъяренный протест Визеля:
"Как посмел кто-то назвать происшедшее вчера холокостом! Был только один холокост!" Доказывая, что пародии встречаются и в реальной жизни, Визель в новом томе своих воспоминаний осуждает Шимона Переса за то, что он сказал о "двух холокостах нашего века: Освенциме и Хиросиме. Он не должен был этого делать",[73] но если холокост ни с чем не сравним и непостижимо уникален, как может он тогда иметь всеобщее значение?
64
Boas Evron, "Holocaust: The Uses of Disaster", in Radical America (Juli-August 1983), 15..
65
О различии между литературой о холокосте и научными исследованиями массового уничтожения евреев нацистами см. Финкелыптейн и Бирн "Нация на испытательном стенде", I, раздел 3..
66
Jacob Neusner (Hrsg.), Judaism in Cold War America, 1945–1990, Bd. II: In the Aftermath of the Holocaust (New York: 1993), viii..
67
David Stannard, "Uniqueness as Denial", in Alan Rosenbaum (Hrsg.), Is the Holocaust Unique? (Boulder: 1996), 193.
68
Жан Мишель Шомон "Конкуренция жертв" (Париж, 1997, с. 148–149). Шомон одним мощным ударом рассекает гордиев узел "уникальности холокоста". Однако его центральный тезис, по крайней мере, в том, что касается Америки, неубедителен. По Шомону, феномен холокоста возник из запоздалого стремления выживших евреев к общественному признанию за их страдания в прошлом. Но на первом этапе выдвижения холокоста на передний план «выжившие» не играли роли..
71
Novick, The Holocaust, 200–201, 211–212. Wiesel, Against Silence, Bd. 1,158, 211, 239, 272, Bd. II, 62, 81, 111, 278, 293, 347, 371, Bd. III, 153, 243. Elie Wiesel, Alle Fluesse Hiessen ins Meer (Muenchen: 1997), 138. Информация о гонорарах Визеля за доклады получена от Рут Уит, оргсекретаря Бнай Брит. "Слова, — говорит Визель, — это своего рода горизонтальное приближение, а молчание — вертикальное приближение. В него ныряешь". Похоже, Визель, делая свои доклады, прыгает с парашютом..
73
Визель "И море…", стр. 156. Для сравнения следующее сообщение: Кен Ливингстон, бывший член британской лейбористской партии, выступив как независимый кандидат в мэры Лондона, рассердил английских евреев своим высказыванием, что глобальный капитализм требует столько же жертв, что и вторая мировая война. "Международная финансовая система убивает каждый год больше людей, чем вторая мировая война, но Гитлер, по крайней мере, был сумасшедшим". "Это надругательство над теми, кого убивал и преследовал Гитлер, — заявил Джон Баттерфил, депутат парламента от консервативной партии. Баттерфил считает также, что обвинения Ливингстона в адрес глобальной финансовой системы имеют явно антисемитский подтекст. ("Слова Ливингстона сердят евреев" в "Интернэшнл Геральд Трибюн" от 13 апреля 2000 г.) Кубинский президент Фидель Кастро обвинил капиталистическую систему в том, что она регулярно убивает столько же людей, сколько погибло во второй мировой войне, потому что игнорирует нужды бедных. "Снимки матерей и детей во многих местностях Африки, которые страдают от засухи и других катастроф, напоминают нам о концлагерях нацистской Германии". С намеком на процессы военных преступников после второй мировой войны кубинский лидер пояснил: "Нам нужно нечто вроде Нюрнберга, чтобы судить навязанный нам экономический порядок, при котором каждые три года от голода и предотвратимых болезней умирает больше мужчин, женщин и детей, чем за всю вторую мировую войну".
Абрахам Фоксман, руководитель американской АДЛ, с этим не согласен: "Бедность тяжела, приносит страдания и может быть смертельной, но это не холокост и не концлагерь" (Джон Райе. "Кастро выдвигает ложные обвинения против капитализма" АП, 13 апреля 2000 г.).
.