— Но зачем же беспокоить товарища Пендарско-го! — с невыразимой мукой прошептал он. — У вас самое банальное заболевание! Клянусь вам! Клянусь честью врача!
— Вовсе не банальное! Если бы банальное! Она мне сказала, она проговорилась!
— Да что сестра понимает в диагнозах, товарищ Пендарская! — нервничала доктор Александрийская. — В клизмах она разбирается, а не в диагнозах! Здесь диагнозы ставим мы! После внимательного изучения всех анализов! И я вам с полной ответственностью заявляю: ваш случай — ерунда!
Не прошло и получаса, как в больницу ворвался товарищ Пендарский. На лице у него было написано нетерпение и беспокойство.
— Ничего особенного, товарищ Пендарский, игра воображения! — выбежал ему навстречу бледный и перепуганный доктор Койчев. — Я приму меры! Самые крутые меры в отношении сестры Антоновой!
Пендарский трусцой понесся по коридорам, заскочил в лифт, на ходу натягивая белый халат, слишком большой для его щупленького тельца, и вошел в палату своей супруги в сопровождении доктора Койчева. Увидев супруга, Кинка Пендарская поднялась с кровати, постояла секунду-две, истерзанная, с красными от слез глазами, затем бросилась к нему и так тряхнула его за плечи, что у того очки полетели на пол:
— Ты должен мне сказать правду! Всю правду!
— Но в чем дело, дорогая? — нагибаясь за очками, спросил потрясенный супруг.
Доктор Койчев и доктор Александрийская никогда не слыхали, чтобы товарищ Пендарский говорил таким блеющим тенорком. Более того, они даже не подозревали, что он может издавать такие беспомощные звуки. И сейчас от страха и неудобства испытывали легкое головокружение.
— Я выброшусь! — с мрачной откровенностью заявила супруга. — Из окна! А внизу от меня останется только мокрое место! Здесь пять этажей!
— Но почему, дорогая, почему? — все так же беспомощно лепетал товарищ Пендарский.
— Мне все сказали!
— Что тебе сказали?
— Вы знаете что! Все вы прекрасно знаете! Я тяжело больна. Я умираю!
После этих трагических слов Кинка Пендарская подбежала к своей кровати и, упав ничком, уткнулась в подушку. Ее мощная спина затряслась от рыданий. Лицо товарища Пендарского сморщилось в порыве глубокого и горестного сопереживания:
— Но как же так, доктор? Как же так?
— Я накажу ее! — суетился у кровати больной доктор Койчев. — Строжайшим образом! Дисциплинарно! Сейчас же, без предупреждения! Она у меня запомнит! Хорошенько запомнит!
Естественно, Кинке Пендарской сделали успокоительный укол, дали соответствующие таблетки, и она заснула, бледная и величественная.
К товарищу Пендарскому вернулся его достолепный баритон, тот строгий и внушающий респект голос, заслышав который, невольно начинаешь рыться в карманах в поисках ручки и блокнота, чтобы тотчас записать глубокую, потрясающую мысль, которой он одарит тебя, а вечером, когда угомонится город и из-за туч покажется зеленая, ущербная луна, перечитать ее и поразмышлять над ней…
— Плохо вы выполняете свой долг целителей, хранителей народного долголетия и трудоспособности населения, а ведь вы, так сказать, форпост здравоохранения трудящихся! — заявил товарищ Пендарский.
И еще долго говорил товарищ Пендарский, расхаживая взад-вперед по кабинету главврача. О врачебной этике, о том, что доктору Койчеву и его коллегам общество доверило такой важный участок, каковым является борьба за здоровье жителей города, и т. д. и т. п. Внезапно он вспомнил о прерванном совещании, бросил Койчеву: «Ну, я надеюсь, что все будет в порядке!» и, уверившись, что во взгляде главврача светится решимость доказать, что все будет именно так, отбыл на черной «волге»…
Доктор Койчев, мрачный и злой, постоял у окна своего кабинета, проследил взглядом за выплывшей из ворот машиной. Доктор Александрийская курила, сидя на кушетке. Доктор Койчев подошел к своему рабочему столу, набрал какой-то номер и хмуро бросил в трубку:
— Сестру Антонову ко мне!
Сестра Маргарита Антонова, или, точнее, Моца Антонова — длинноногая, с веснушками на носу и, естественно, разведенная, вошла в кабинет. Напряженная, с наглыми глазами, она, очевидно, ждала разноса.
— Сестра Антонова, это вы сказали больной Пендарской, что ее случай безнадежный? — глухим, вкрадчивым голосом спросил доктор Койчев.
— Я сказала!
— Ну, как ты могла! Как ты могла! — возопила с кушетки, прикуривая от сигареты, доктор Александрийская. — Ты ведь прекрасно знаешь, что у нее ничего нет! Какого рожна ты выдумала этот рак! Как тебе взбрело такое в голову! Подумать только!