— По мере возрастания производительности труда уменьшается процент людей, занятых производством жизнеобеспечения. Несколько процентов населения обеспечивают Соединенные Штаты необходимыми продуктами питания. Доля людей, занятых в промышленности, падает, а в сфере обслуживания — возрастает. Но сфера обслуживания, в том виде, как она существует сейчас, тоже не будет долго расширяться: автоматизация и здесь приведет (и уже приводит) к огромной экономии труда. Точка приложения усилий смещается в сторону эстетики и психологии. Вскоре мы будем свидетелями "революционного расширения некоторых видов промышленности, продукцией которых будут не товары и не обычные услуги, а запрограммированные "переживания". Промышленность переживаний, возможно, станет одним из столпов супериндустриализма самой основой постсервисной экономики. По мере того как подъем благосостояния и приходящесть вещей безжалостно подрезают древнюю тягу к обладанию, потребители начинают копить переживания так же сознательно и страстно, как они некогда копили вещи. Сегодня, как показывает пример авиационных компаний, переживания продаются как довесок к каким-либо более традиционным услугам. Переживания, так сказать, служат глазировкой на пирожном. Но с движением в будущее все больше и больше переживаний будет продаваться исключительно как переживания, как если бы это были вещи".19
— И т. д. и т. п.
И все же, когда читаешь книгу Тоффлера, то очень скоро начинаешь испытывать чувство тоски. Ибо во всем этом движении, в этой спешке, в мелькании предметов и лиц, в погоне за "переживаниями" нет чего-то очень нужного и важного. Чего же? Смысла. Цели.
Лишь на последних сорока страницах из общего объема книжки в пятьсот страниц автор касается вопроса о целях деятельности. Да и как касается? Он фактически обсуждает не цели, а процедурный вопрос: как вырабатывать цели "демократическим" путем (я вернусь к этому ниже). В основной же части книги, там, где описываются процессы, протекающие в современном обществе, и ближайшее будущее, понятие о цели просто отсутствует, как будто такого понятия и не существует, как будто читателю не должен и не может прийти в голову этот фундаментальнейший для разумного существа вопрос: зачем?
Мы видим перед собой чудовищное ускорение кругооборота вещей, но не видим обсуждения, что здесь хорошо и что плохо. Мы видим огромное возрастание подвижности людей, все ускоряющуюся смену мест, мы видим растущую эфемерность отношений между людьми (если верить автору на сто процентов), но нам остается непонятным, как относятся к этому сами американцы. Мы знакомимся с проектами изощренных чувственных удовольствий и не знаем, исчерпывается ли этим то, что постиндустриальное общество может предложить человеку, или же все-таки есть что-то еще. Духовная культура попросту игнорируется. О литературе, искусстве, философии, религии, об их влиянии на общество в настоящем и ближайшем будущем не говорится ни слова. Стороннему читателю остается непонятным, то ли духовная культура и в самом деле не играет решительно никакой роли в жизни американского общества, то ли это особенность персонального взгляда на вещи автора книги.
В начале книги Тоффлер так характеризует ее предмет: