Где-то ближе к обеду этого же дня, в состоянии глубокой подавленности я стоял в кухне у открытой форточки. Рассеянным взором смотрел на редких, снующих по двору кошек. Тот утренний запашок и непрестанная старушечья болтовня не выходили из головы… Как вдруг подъездная дверь громко хлопнула и в безлюдный двор твердой поступью вошла она. Ошибиться было сложно: лицо, которое совсем недавно торчало из соседского окошка, полностью совпадало с лицом появившейся женщины. В ее руках находился небольшой газетный сверток. В некой нерешительности или, скорее, растерянности старуха (хотя таковой назвать ее было сложно) стояла посреди двора, и, казалось, кого-то тихо звала. Через несколько мгновений на зов прибежало полдюжины кошек, которым и предназначалось содержимое свертка. Покормив четвероногих, она еще несколько минут пробыла во дворе и вскоре уже неспешным шагом пошла обратно.
Внешний облик старухи показался мне малоинтересным. Это была обычная женщина лет шестидесяти пяти, с коротко стриженными, зализанными назад седыми волосами. Выражение ее лица сочетало необъяснимую растерянность и в тоже время строгость. Из особых примет, можно было выделить, пожалуй, несвойственную ее возрасту стать и стройность. Глядя на старуху, складывалось впечатление, что она стоит не во дворе, а, как минимум на танцплощадке.
Спускаться снова вниз стало лень да и чтобы я сказал ей? Посетовал бы на ее вечные разговоры, пригрозил или еще что-то в этом роде? Всё, пришедшее мне на тот момент в голову в одно мгновение показалось неубедительным и бесполезным.
Вторая половина отпуска постепенно становилась обузой. Наступил момент, когда я чуть было не решился сменить квартиру. Старухины бредни поступательно подрывали мою психику. Дошло до того, что своим спальным местом пришлось избрать кухню, (вторая комната была заперта), хотя и там старушечий голос великолепно прослушивался. Любопытство, которое еще недавно овладевало мной, бесследно улетучилось. На его смену пришли: раздражение, апатия, а в последние дни и депрессия. Мне стало без преувеличения все равно, что творится за тонкой перегородкой, гордо называемой стеной. В конце концов, где-то в глубине души я ощутил смирение и с тем, что мой так ожидаемый отпуск пропал по чем зря.
Но неожиданно случилось то, чего я еще недавно желал с нетерпением.
Должен пояснить, что мои последние дни пребывания в Ялте были отмечены прогрессирующим пьянством, если не сказать, алкоголизмом. Я бессовестно пил, потому как мечты, надежды, фантазии в ожидаемом качестве упорно не сбывались, и необходимо было хоть чем-то скрасить унылое существование. Как-то в один из таких дней, возвращаясь восвояси в изрядном подпитии, я наткнулся на свою соседку, мирно сидящую на лавочке во дворе. Мысль о том, что ее квартира, скорее всего, осталось не запертой (так поступали многие местные жители, ненадолго выходя во двор) пришла мгновенно. К тому же, при взгляде на старуху в ее руках не обнаруживалось ничего напоминающего ключей, да и карманов на ее халате не нашлось. Я быстро зашагал по направлению к подъезду, поднялся на нужный этаж и приятно удивился силе собственной интуиции. Металлическая дверь была чуть приоткрыта. Вряд ли бы я осмелился войти, не будь подшофе. В итоге, именно алкоголь сыграл в этой истории решающую роль.
Навстречу боязливой походкой, подметая брюхом паркет, вышел огромный жирный кот. Он был настолько толст и неуклюж, что мне стало его жаль.
– Ах вот с кем болтает старая грымза! – пугаясь собственного голоса, рассмеялся я.
Кот не обратил на мою реплику ровно никакого внимания, чуть покосился на приоткрытую дверь и теперь отчего-то с важным видом прошёл в кухню. Я уже собрался выйти вон, когда мой взгляд случайно упал на кресло, выглядывающее из большой комнаты. В кресле, спиной ко мне сидел человек. Его голова, облачённая в густой, ярко-коричневый парик была опущена и чуть наклонена в сторону. Рядом, на большом трюмо валялись какие-то тряпки и довольно объемные склянки с надписями «Цинк» и «Формалин». Я подумал, что человек, скорее всего и есть парализованный муж, который теперь спит.
– Добрый вечер! – нарочито громко произнес я, – у вас дверь не заперта…
Человек не отозвался. Я еще раз сказал тоже самое, для верности заливисто прокашлялся и осмелился пройти в комнату.