Смело шла посланница тёмными закоулками, а старый Жегота, держа в руке приготовленный меч, сопровождал её даже до отдельного дворика, который опоясывал одно здание. И тут были в стене ворота. Вооружённый страж постучал в них, впустил девушку и, не говоря ни слова, один пошёл дальше.
Навстречу возвращающейся Доси вышла немолодая женщина с фонарём в руке, немного сутулая, бедно одетая, с каким-то заплаканным и грустным лицом.
– Принцесса? – спросила Дося.
– Ложится спать, – прошептала старуха. – Снова этот глаз нарывал и голова её страшно болела. Жалинская положила матрасик с ромашкой, мы обвязали шафрановым платочком. Бог знает! Может полегчает ей. Ну, а король?
Дося покачиванием головы ответила двусмысленно, словно о нём не много что было говорить.
Задержались так обе во дворике, одна стена которого выходила в сторону Вислы и сада, а за ней видны были ветви зелёных деревьев и кустов.
В домике, перед которым они стояли, не было нигде света, он стоял чёрным со своими стенами, кое-где с ободранной штукатуркой.
– В комнатах у нас, если не холодно, то слишком душно, – сказала прибывшая Дося, – а тут весенний воздух такой милый, не хотелось бы в каморку, потому что и сон век не сомкнёт.
Пожилая женщина, которая заслоняла рукой фонарик, смотрела с интересом на свою спутницу; тихо шепнула:
– Кто его там знает, где теперь безопасней? Весенний воздух всегда малярию даёт, ну и чума идёт, человек боится даже дышать. Любой ветер принести может беду.
– А! Стыдись, Мацейева, – живо прервала её Дося. – Воздух! Воздух! Если бы это время чумы карой Господа Бога не было, без воли которого человеческий волос не упадёт с головы!.. Я чумы не боюсь! А прикажет Бог жизнь отдать – воля Его!
Старуха покрасневшими глазами с интересом, с уважением смотрела на девушку.
– А! Значит вы ничего не боитесь, никого не страшитесь, – прошептала она. – Но почти вся молодёжь такая смелая, пока их жизнь тревоги не научит. Не играй и ты, дабы не доигралась.
В эти минуты блеск фонаря упал на личико смелой девушки и всё чародейски осветил.
Свет ли сделал её такой красивой? Она стояла, слушая и смотря на старуху с таким выражением мужества и верой в Бога и в себя, а такой она с этим была героически красивой, что казалась какой-то неземной, выдуманным художником существом, явлением, которое, блеснув на мгновение, должно было исчезнуть, раствориться в сумерках.
– А! Какая ты красивая!
Дося услышала эти тихие слова, грустно опустила головку, её брови стянулись и она сказала с тоской:
– Господь Бог наказал меня этой красотой, на что она сдалась?
Старуха, вспомнив, что у неё фонарь, который она держала в руке, дунула на него и погасила.
– А Жалинская? – спросила девушка.
– Сидит при королевне, следя, не проснётся ли и не потребует ли чего.
Где же остальной двор?
– Разошлись, кто куда хотел или был должен, – говорила старуха. – Некоторые уже и храпеть должны.
– Иди же и ты спать, моя Мацейева, – докончила Дося. – Мне хочется ещё посидеть тут на лавке немного у двери и подышать свежим воздухом, в коморах мне как-то душно. Сон не берёт.
Послушная Мацейева, молча, с фонарём проскользнула потихоньку в дверь, а Дося, спустив с головы на плечи шаль, подошла к стене, нашла лавку и села на ней, заломив руки на коленях.
Тихая майская ночь, которая никогда даже в полночь слишком черной не бывает, усыпляла город и замок.
С каждой минутой молчание становилось более торжественным, долетающий издалека шум более редким и слабым.
Дося с глазами, обращёнными к небу, достала чётки и собиралась начать молиться, когда поблизости от неё из-за угла послышались шаги.
С неохотой и страхом она обратила взор в ту сторону, боялась, как бы какой-нибудь нахал не спугнул её из этого угла, в котором обещала себе отдохнуть.
Походка была медленной, по поступи можно было узнать мужчину.
Вскоре из-за угла вышел высокий, сильно и правильно сложенный, ловко двигающийся мужчина, укутанный наброшенной на плечи опончой, с головой, покрытой маленькой, с неохотой надетой магеркой. Неторопливым шагом он шёл вперёд, задумчивый.
Хотя распознать лица не было возможности, Дося, увидев его, сорвалась бежать, когда подходящий огляделся, узнал её и, снимая шапочку, тихо сказал:
– Не убегайте, барышня, я пойду прочь.
Голос был мягкий и симпатичный, Дося присела на лавку, бормоча:
– Всё-таки я должна идти, так как мне по ночам в разговоры вдаваться не пристало.
– Но я для порядка должен обойти вокруг, чтобы люди не распускались, – сказал, останавливаясь, мужчина.