Святослав Логинов
Инфаркт и Инсульта
Тродеус Устин Иванович, плотный мужчина лет пятидесяти семи с небольшим на вид, проснулся в чужой постели. Случалось такое редко, и не потому, что Устин Иванович был примерным семьянином, — семьи у него не было вообще, — просто не любил он ночевать под чужой крышей. А что касается возраста, то его очень несложно определить, взглянув на число 57, вышитое на лацкане пиджака. Мужчины вообще редко стараются скрыть возраст, приписать или убавить несколько лет. Это дамы, подходя к известному рубежу, порой вступают с законом в серьезный конфликт, не желая признаваться, сколько же им лет на самом деле. А другие, формально закон не нарушая, создают столь причудливые вензели, что только опытный криминалист может разобраться, девятнадцать лет исполнилось хозяйке или девяносто один.
Устин Иванович с законом конфликтовать не любил и ежегодно добавлял единичку к возрастной монограмме, хотя на самом деле возраст его был очень далек от пятидесяти семи. Помнил он такие времена, когда ни о каких монограммах никто не слыхивал — просто потому, что большинство людей цифирную премудрость разбирать не умели. Вспоминалась изредка жизнь и вовсе дремучая, но смутно, как бывшее не с ним. Когда накатывало такое, Устин Иванович недовольно тряс головой, отгоняя искушение, и спешил занять себя чем-нибудь насущным.
Скверная штука память: живем мы покуда помним себя, но жизнь не слишком густо замешана на веселье, а кому нужна память о горестях? Так что, живи, добавляя в год по единичке, и старайся не ворошить прожитое. Прежний опыт нужен лишь для того, чтобы уменьшить грядущие неприятности.
Несколько минут Устин Иванович лежал с закрытыми глазами, стараясь оттянуть миг, когда придется вставать и разбираться с нахлынувшими неприятностями. А они будут, можно не сомневаться. Не так просто вынести из пригородного мотеля труп и незаметно отвезти подальше от жилых мест, где тело никто и никогда не сумеет найти.
Перспектива проснуться в одной постели с покойником Тродеуса не смущала: не впервой. К тому же он никого не убил, так что и совесть его чиста. Вот только как это объяснить властям, если его найдут в обнимку с мертвецом?
До дома Тродеус не доехал каких-нибудь двадцать километров. Почувствовал себя плохо и вынужден был остановиться возле заведения, куда при нормальных обстоятельствах и ногой бы не ступил. Мотель назывался по ближней деревне Липовками, но был в этом названии и особый подтекст, поскольку обслуживал он не столько автолюбителей, которым проще было дорулить в город, а ищущие уединения городские парочки. Но тут уже выбирать не приходилось: альтернативами были скорая смерть или внеочередное обновление прямо в салоне автомобиля. Остро заболело с левой стороны, неожиданно высоко, под самой ключицей, отдало под лопатку, в локоть. Пальцы сразу стали непослушными, так что руль было уже не удержать.
Тродеус сумел-таки плавно затормозить, вывалился из машины, забыв ключ зажигания, на подкашивающихся ногах заторопился к призывно нарядному домику. Инфаркт... надо же, как некстати... и главное, с чего бы?.. Возраст, конечно, самый тот, но мало ли что возраст... первый раз, что ли... однако прежде безо всяких инфарктов обходилось...
На ресепшене чрезвычайно вежливая дамочка пояснила, что у них семейный мотель, поэтому номера только двухместные.
— Давайте двухместный, — побелевшими губами проговорил Устин Иванович. — Спать хочу, сил нет. Что же мне, прямо в машине дрыхнуть, на обочине?
Весь вид администраторши говорил, что именно на обочине отсыпаются шоферы, на которых навалился нежданный сон, но вид толстого бумажника рассеял сомнения. Устин Иванович заплатил за сутки, не дожидаясь оформления, протянул паспорт и потребовал ключ от номера. Так делали многие: администратор в этих случаях просто не регистрировала постояльцев, а деньги шли черным налом. Было удобно всем: парочки нигде не засвечивались, а мотель меньше платил налогов, числясь едва ли не убыточным заведением.
— Номер на первом этаже, — предупредила администраторша.
— Отлично, — не оборачиваясь, бросил Тродеус.
Раздеваться начал еще в коридоре, словно человек, опасающийся, что не добежит до туалета.
Портьеры в номере были предусмотрительно задернуты наглухо, покрывало с постели снято и угол одеяла заботливо отогнут. Все для удобства постояльцев, которым частенько бывало невтерпеж разбирать застеленную кровать. «Уж замуж невтерпеж», — говорит по этому поводу грамматическая мудрость.
На остатках гаснущей воли Тродеус заперся в номере, стащил с себя одежду и повалился на постель.
Остального он не помнил. Он никогда не помнил, что происходило потом. То, что бывало после «потом», — помнил, но вспоминать не любил. Изношенный организм обновлялся самым примитивным и действенным способом — делясь наподобие амебы, так что к тому времени, когда Устин Иванович приходил в сознание, он оказывался един в двух лицах. Причем две части были очень неравноценны. Отпочковавшейся доле доставалась треть массы, треть биологического возраста и сто процентов хворей и увечий. Разумеется, это был не жилец. Чаще всего, очнувшись, Тродеус обнаруживал рядом с собой еще теплый труп. Парнишечка лет восемнадцати, страдающий всеми немощами пожилого человека. В данном случае восемнадцать лет, действительно, можно было дать лишь с виду, потому что судить о реальном возрасте отпочковавшейся части трудновато. Раньше избавляться от тела удавалось сравнительно легко, но теперь в мире царит гуманизм и всеобщий контроль, неучтенных тел быть не должно. Дома у Устина Ивановича все было подготовлено к неприятной процедуре, а что делать в придорожной гостиничке?
Иногда, причем не так уж и редко, оказывалось, что отброшенное вместилище хворей еще дышит. Порой оно приходило в сознание и что-то говорило. Тродеус старался не слушать. Кажется, отхаркнутой части доставалась и треть воспоминаний. Возможно, именно поэтому Устин Иванович так смутно помнил давнее прошлое. Ну и наплевать, наверняка это худшая часть воспоминаний, то, что следует поскорей забыть.
Зато очень хорошо помнилось, как однажды выкидыш — именно так Тродеус называл отпочковавшуюся часть — вместо того, чтобы умереть сразу, выжил и несколько лет отравлял существование хозяину. Был у него рак, да такой, что желваки наружу выпирали, пугая домашнюю прислугу. И в глубине тела опухоли было довольно, так что кричал бедолага ночами в голос. Тродеус — Устином Ивановичем он в ту пору еще не был — ходячую хворобу не трогал, думал, тот и на расстоянии будет оттягивать на себя хозяйские болезни. Ошибся: ничего выкидыш не оттягивал, с чем на свет произошел, с тем и скончался. С тех пор Тродеус отпочковавшейся части жить не позволял, давил сразу.
С этим проблем быть не должно, у выкидыша наверняка обширный инфаркт и если он еще дышит, прекратить его мучения будет легко. И потом, если Устин Иванович попадется с мертвым телом, вскрытие покажет, что смерть наступила от естественных причин. Но то же самое исследование может показать полную идентичность самого Устина Ивановича и погибшего инфарктника. Теперь такие вещи определяются с легкостью. Так что выкидыш следует поскорей изничтожить.
Еще минуту Устин Иванович лежал, прислушиваясь к звенящей легкости омоложенного тела, затем повернулся на бок и оглядел номер.
В постели он был один.
Устин Иванович вскочил, заглянул под кровать — может туда закатился мучимый предсмертными судорогами ошметок? Ничего. Под низкую кровать разве что кошка могла заползти.
В ванной, в туалете — пусто, в шкафу — ничегошеньки, в комоде — дополнительный комплект подушек и теплое одеяло. Нигде никаких следов мертвого тела.
Неужели «этот» сумел очнуться и выбраться из запертого номера?
Только теперь Устин Иванович обратил внимание, что одежды, которую он разбросал по номеру, тоже нет. Выкидыш не просто удрал, а оставил хозяина нагишом.
Не будь омоложение проведено только что, Устина Ивановича хватил бы второй инфаркт. Надо же, какая сволочь! Ведь помирает, тварь, ему бы лежать и размышлять о вечном, а он бежать вскинулся! Ну куда он, с инфарктом? — разве что на ближайшее кладбище. Уж если он такой борзый, мог бы подумать о главной своей части, которую кинул в безвыходном положении! Ведь он, между прочим, самой жизнью обязан Тродеусу... Кабы знать заранее, так Устин Иванович икнуть не дал бы подлецу, сам себе перед трансформацией ногу бы сломал, чтобы полудохлик не вздумал деру дать.