Перевод, выполненный по изданию: Lisle-Adam Villiers de. Contes fantastiques. Paris, 1965, — печатается впервые. В примечаниях использованы комментарии Алана Рейта и Пьера-Жоржа Кастекса в издании: Lisle-Adam Villiers de, Œuvras complètes. Paris, 1986. T. 2 (Bibliothèque de la Pléiade).
Господину Эдуару Ньетеру{464}
— О! голос мне, чтобы закричать!..
Как-то вечером, на закате, почтенный Педро Арбуэс д’Эспила,{465} шестой приор доминиканцев Сеговии, третий Великий Инквизитор Испании — в сопровождении fra{466} редемптора (главного палача) и предшествуемый двумя служителями Божьими, несшими фонари, спустился в подземную темницу, расположенную на самом дне подвалов Официала Сарагосы.{467} Ключ со скрежетом повернулся в замке тяжелой двери; пришедшие очутились в зловонной in расе,{468} где сумрак, сочившийся в крохотное отверстие на потолке, выходящее в верхнюю камеру, позволял различить почерневшую от крови скамью, жаровню, кувшин. На куче нечистот, прикованный к вделанным в стену кольцам, с железным ошейником вокруг шеи сидел человек в лохмотьях, чей одичавший вид не позволял определить его возраст.
Этим узником был не кто иной, как ребе Азер Абарбанель, арагонский еврей, обвиненный в ростовщичестве и неподобающем высокомерии по отношению к странствующим монахам, за что вот уже более года его ежедневно подвергали пыткам. Однако он отказался отречься от своей веры, и «заблуждение его было столь же упорным, как и его кожа».
Обладая тысячелетней родословной, — а как известно, все истинные евреи ревниво относятся к кровным узам, — он происходил, согласно Талмуду, от Гофониила{469} и Ипсибои, жены этого последнего из судей Израилевых; гордость за своих далеких предков придавала ему стойкости и помогала выдерживать самые изощренные издевательства.
Итак, почтенный Педро Арбуэс д’Эспила, у которого при одной лишь мысли о том, что столь стойкая душа сама отвергает свое спасение, на глаза наворачивались слезы, подойдя к трясущемуся раввину, произнес следующие слова:
— Сын мой, возрадуйтесь: наконец-то ваши испытания в этом мире подошли к концу. Видя, как вы упорствуете, я с сожалением должен был дозволить применить к вам строгие методы убеждения, ибо увещевания, коими обязан я вразумлять моих ближних, не безграничны. Вы уподобились непокорной смоковнице, которая, неоднократно отказываясь плодоносить, рискует иссохнуть… но один лишь Господь может вынести решение о душе вашей. Может быть, бесконечное милосердие Его засверкает для вас в последний час! Мы обязаны надеяться на это! Тому есть примеры… Да будет воля Его! Итак, сегодня вечером отдыхайте с миром. Завтра вы станете участником auto da fe: это означает, что вас подвергнут quemadero, костру, упреждающему Вечное пламя; его разводят — и вам это известно, сын мой, — вокруг осужденных, и наступления смерти приходится ждать, по крайней мере, два (часто три) часа, ибо мы предусмотрительно оборачиваем голову и грудь искупающих свои заблуждения тряпками, смоченными в холодной воде. Вас будет всего лишь сорок три. Судите сами, когда вас поместят в последний ряд, у вас будет время, дабы воззвать к Богу и умолять его подвергнуть вас крещению огнем, исходящим от Святого Духа.{470} Так уповайте же на просветление и спите.
Завершив эту речь, дом{471} Арбуэс знаком приказал освободить несчастного от цепей, а затем ласково обнял его. Следом настала очередь fra редемптора, который смиренно попросил еврея простить его за страдания, причиненные ему во имя искупления; потом раввина поочередно, не снимая капюшонов, заключили в объятия оба служителя. Когда церемония была завершена, узник, совершенно сбитый с толку, был оставлен в темноте один.
Ребе Азер Абарбанель, отупевший от страданий, с пересохшим ртом, некоторое время бездумно взирал на запертую дверь. — «А запертую ли?..» Эти слова, неожиданно для него самого, пробудили в его бессвязных мыслях смутные образы. Дело в том, что он увидел, как на мгновение в просвете между стеной и дверью мелькнул свет фонарей. Робкая искра надежды, пробившаяся через его ослабевший рассудок, взволновала его существо. Он пополз навстречу замеченному им необычному явлению! И очень медленно, с бесконечными предосторожностями просунув палец в просвет, он потянул дверь на себя. О чудо! По какой-то странной случайности служитель, запиравший его камеру, повернул большой ключ немного раньше, чем произошло соприкосновение дверного края с каменным косяком. Таким образом ржавый язычок замка не вошел в гнездо, и дверь сама встала на прежнее место.