— Ужасно. Прошло аж восемь часов с тех пор, как я вытащила твоё тело из мира фейри.
Он выгнул бровь.
— И тебе нужно ещё больше моего тела? В таком случае заходи.
Урсула закатила глаза, ступив на буксир. Её глаза метнулись к полу, где кровь впиталась в древесину.
— Извини за пятна крови на полу.
— Это твоя работа? Не знал, что в тебе есть такая свирепая сторона.
— Я позволила ему жить, хотя он не собирался проявлять ко мне такую доброту, — сняв куртку, Урсула плюхнулась на его зелёный диван. Сегодня она снова оделась в весенние цвета — небесно-голубой и янтарный. Ей был нужен выходной от работы смертоносным окровавленным ассасином.
Кестер взял с полки бутылку виски и начал наполнять два бокала.
— Ты производишь на меня впечатление. Пришла отпраздновать свою первую победу?
— Я хотела посмотреть, как у тебя дела. Зи в моей квартире весь день хлещет шампанское и проклинает демонов теней. Она кажется слегка взвинченной.
Он сел рядом на диван, протягивая ей квадратный бокал.
— Она такая.
— И я не понимаю сделку, которую Эмеразель заключила с Никсобасом. Зачем Эмеразель согласилась отдать гончую на полгода?
Кестер вздохнул.
— Боги воюют сто тысяч лет. И всегда будут воевать. Если они заключают сделку, то лишь потому, что считают, будто могут получить выгоду за счёт противника. Наверное, они оба думают, что могут как-то использовать тебя. Возможно, Эмеразель надеется, что ты будешь шпионить для неё.
— Очаровательно. То есть, что бы ни случилось, я взбешу как минимум одного из них. Вероятнее всего, обоих.
— Тебе надо быть очень осторожной. И конечно, тебе понадобятся мои наставления.
Урсула отпила виски, наслаждаясь торфянистым вкусом на языке. Её мышцы до сих пор горели, и ей не удавалось поспать больше часа подряд. Всякий раз, когда она закрывала глаза в спальне, её преследовал образ бездны. Вот где теперь Баэл? Её грудь сдавило. Может, Никсобас решил его пощадить. Баэл ужасал её, но она не хотела нести ответственность за его огненную загробную жизнь.
Взгляд Урсулы скользнул к Кестеру, чья кожа обрела прекрасный золотистый оттенок в тёплом свете светильника.
— Зачем Эмеразель делать меня её шпионом? Я вообще не знаю, что творю. Разве это не очевидно?
Он удерживал её взгляд.
— Ты не нормальная адская гончая.
— А есть нормальные адские гончие?
Он улыбнулся.
— Более нормальные, чем ты. Гончие, которые не горят при встрече с их богиней. Гончие, которые не вызывают отвращения у инкубов и в целом помнят свою историю.
Холодный ужас мурашками пробежал по коже Урсулы.
— Я видела Никсобаса прежде. Я видела его глаза во снах.
Кестер покосился на неё поверх края бокала.
— Ты определенно заслужила своё прозвище.
— А ты — своё, — виски придало ей смелости. Она должна узнать прошлое Кестера. Урсула сделала ещё один глоток, и жидкость обожгла её горло. — Кто такая Ориэль?
На его чертах промелькнуло удивление, и Кестер на мгновение изучал её лицо, словно решая, ответить или нет. Наконец, он заговорил:
— Моя сестра.
— Ты был близок с ней? — должно быть, она умерла столетия назад.
— Был, — его глаза сверкнули болью. — Пока Абракс не украл её душу и не отправил в бездну теней.
В горле Урсулы стал ком.
— Потому что ты был гончим?
— Это причина, по которой я стал гончим. Мне нужна была сила, чтобы отомстить за неё. И я до сих пор не добился успеха. Абракс — сын Никсобаса. Убить его не просто. Но Эмеразель дала мне обещание: как только я заполню все страницы своей учётной книги, она найдёт способ вернуть душу Ориэль. Мне всего лишь надо делать всё, что она мне скажет, всячески ублажать её. Каждая душа, которую я забрал, все, кого я убил — у всего этого есть цель. Это делалось, чтобы вызволить Ориэль из ада. Только я начал задаваться вопросом, собирается ли Эмеразель сдержать слово. Когда я приближаюсь к концу книги, она лишь добавляет новые страницы. И всё же я продолжаю, поскольку если провалюсь, то всё это окажется впустую.
Урсула с трудом сглотнула, почти желая отвернуться от боли на его лице.
— Когда мою душу украли в мире фейри, — продолжал Кестер, — я познал часть мук Ориэль. Чистое, сокрушающее одиночество. Полная заброшенность в бездне. Вот что Ориэль чувствовала столетиями. И это ударило по мне как стрела в сердце: Ориэль уже нет. После такой боли её разум будет совершенно разрушен, потерян в свисте ночных ветров Никсобаса.
Печаль сдавила грудь Урсулы.
— Мне так жаль, Кестер.
Он поднял бокал, и его глаза внезапно прояснились.