– Нерешенная, незавершенная музыкальная тема. – Фледжир хоть и скромничал, но говорил вполне уверенно. – И, на мой вкус, слишком нестройная.
Словно в подтверждение его слов музыка завершилась полной и, несомненно, патетической фразой. А затем поплыла в воздухе против течения. Инвец следил за ней, пока она, позвякивая, не исчезла в зарослях.
– У меня четкое впечатление, что она кого-то ищет, – раздался из-под шляпы голос Фледжира.
Инвец уселся на прежнее место и, покручивая удилище между ладонями, сказал:
– И как это все понимать? За чем может гоняться фрагмент музыкального произведения?
– Почем я знаю? – Барсук тихо засопел. – Должно быть, за своим потерянным остальным. Будь я отрывком песни или симфонии, не хотел бы до конца своих дней разгуливать неполным. Наверняка это отравило бы мне жизнь.
– Вообще-то я никогда не задумывался о музыке всерьез, – прошептал Инвец.
Фледжир натянул шляпу до самого подбородка, сполз ниже по гладкоствольному дереву и скрестил лапы на широкой груди, отчего коричневая жилетка пошла морщинами.
– Сомневаюсь, что кто-нибудь этим занимался. Впрочем, насчет одного ты прав.
– Насчет чего?
Сервал устроился на траве.
– Лейтмотив весьма приятный.
– Я вот о чем думаю, – рассудительно произнес Инвец, – будь тон помрачнее, не были бы темнее краски? Влияет ли настроение музыки на ее облик?
– По мне, так ломать голову над подобными загадками – никчемная трата сил.
С этими словами барсук демонстративно перевернулся на живот.
Его словоохотливый приятель пустился было в дальнейшие комментарии, но вдруг сообразил, что Фледжир не желает муссировать скользкую тему, пожал плечами и сосредоточился на поплавке.
Разумеется, в то особенное утро не только сервал и барсук рыбачили на Вертихвостке. Чуть ниже по течению, на западном берегу широкой реки, близ устья притока, двое закадычных друзей подобным же образом занимались древним спортом, он же – прекрасный способ убивания времени.
Из них один был человек, высокий и гибкий. Он красовался в коротких штанах и любимой рубашке, знававшей лучшие дни, а сейчас выцветшей и рваной. Спадающие на плечи длинные волосы заметно поредели на темени, кожа за долгие годы пребывания под солнцем приобрела коричневый цвет.
Удилище он глубоко воткнул в землю и укрепил несколькими камнями.
Поплавок застыл чуть ниже по течению, натянув леску до отказа.
Человек лежал на спине, подложив ладони под голову. Наклон берега позволял лишь слегка приподниматься, чтобы регулярно поглядывать на поплавок. Слева от него, демонстрируя безмятежность, недосягаемую для самого расслабленного из людей, валялся очень крупный представитель семейства куньих. Одет он был так же, как и его друг, с той лишь разницей, что на голове небрежно сидела шляпа с пером. Вел он себя как типичный выдр, а для сего племени естественны лишь два состояния: либо абсолютная неподвижность, либо дикие, неистовые метания. Сейчас субатомные частицы, составлявшие его организм, казалось, прекратили всяческое движение. О своей удочке он почти не вспоминал. Да и на что она, если в воде его никакая рыба не обгонит? Чтобы добыть сытный обед, достаточно нырнуть и минут десять пошнырять среди водорослей.
Впрочем, это уже не рыбалка, а охота. В отличие от охоты, сидение с удочкой требует спокойствия и терпения. Иными словами, для такого занятия не обязательна повышенная физическая активность.
– Знаешь, Мадж, – произнес Джон-Том располагающим к разговору тоном и скрестил босые ноги, – я горжусь Банканом. Правда. Конечно, мы с Талеей чуть не рехнулись, когда он сбежал с твоими ребятами, но вернулись они целыми и невредимыми, и нельзя не признать: парень своего добился. При столь сильном желании стать чаропевцем, я уверен, он найдет какой-нибудь способ достигнуть цели.
Мадж глянул на друга из-под полей шляпы.
– Ну че, и как у маленького сорванца делишки в школе волшебных профессий?
– Боюсь, у него не самые хорошие отметки, – признался Джон-Том, – но наставники хвалят его за энтузиазм. Что-нибудь сделать с голосом они по-прежнему не в состоянии, но пальцы у мальчика работают все лучше и лучше. Как ни досадно, он встретился с определенными затруднениями… с теми самыми, что и мне всегда портили кровь. То есть его чаропевческие экзерсисы не всегда приводят к желанным результатам.
Выдр гибким, как червяк, пальцем лениво прозондировал черную ноздрю.
– Че ты подразумеваешь под словами «не всегда»?
Джон-Том и виду не подал, что заметил оскорбительный жест.
– Как поживают Ниина и Сквилл? Банкан не слишком охотно рассказывает о своих друзьях.
Выдр задумчиво хмыкнул:
– Боюсь, щучьи дети – полная противоположность твоему мальчугану.
Поют, как ангелы, зато играют, как пьяницы. Чует моя задница, кореш, мы с тобою родили чаропевческий ансамбль, который никогда не расколется. Конечно, ежели моим обожаемым отпрыскам не шибанет моча в голову заняться чем-нибудь другим. Ты ж знаешь нашу породу, знаешь, как трудно выдре дольше получаса хранить верность любимому делу.
Джон-Том кивком указал на Маджеву удочку:
– У тебя клюет вроде.
– Да ну? – Выдр безучастно поглядел на дергающийся поплавок. – Похоже на то. Можа, и подсеку, ежели еще чуток поклюет. Надо дать рыбке шанс, как ты считаешь?
– Не пойму, хоть убей: отчего попросту не нырнуть и не схватить ее?
– Как я уже сказал, это было бы неспортивно.
Мадж выпрямил гибкий, словно у змеи, позвоночник и устремил блаженный взор в лазоревое небо.
– Щас мне больше охота душу насытить, чем брюхо.
Джон-Том перевел взгляд на собственный поплавок.
– Я вот о чем думаю. До чего же удачно сложилось, что у нас понятливые жены, а? Не возражают, когда мы уходим из дому на денек-другой.
Выдр саркастично тявкнул.
– Понятливые? Чувак, они потому такие понятливые, че сами могут на пару рвануть в город и оторваться там на полную катушку, радуясь, че нас нет поблизости.
Его товарищ ухмыльнулся.
– Вообще-то мне думается, у каждой женщины есть тайный доступ к совершенно иной вселенной, и она свободно переносится туда в отсутствие мужчины… Ответы на закономерно возникшие вопросы обычно состоят из перечисления размеров платьев или подробного описания медицинских проблем. Будучи и непостижимыми, и скучными, эти неизбежные результаты расследования исподволь приводят наши ни о чем не подозревающие умы в состояние, которое традиционная медицина называет полным ступором.
– Забавно… Ты, кореш, себе верен, как я погляжу. Всю жизнь шлендаешь в каком-то бредовом тумане.
– Вот наблюдение, вполне достойное ограниченных умственных способностей его автора.
– Э, брат, да разве я када-нибудь требовал, чтоб меня называли гением? Я тебе не какой-то там чертов колдун-чаропевец. Я, чувак, ежели и хотел кем заделаться, так это приличным карманником, который знает толк в своем ремесле и не вредит никому больше того, чем требует необходимость. – Мадж покачал удилищем; поплавок знай себе приплясывал. – Оно, конечно, я уж и забыл, када в последний раз занимался сомнительной деятельностью на избранном мною поприще. Я уже не такой шустрый, часто прокалываюсь – короче, овчинка выделки не стоит. Нет, кореш, спокойная семейная жизнь нынче вполне по мне.
– Ага, и меня она устраивает.
Снова улегшись и опустив голову на руки, Джон-Том глядел на воду.
– Не жизнь – малина.
В молчании прошло минут десять, затем он повернул голову и спросил:
– Надо ли понимать так, что тебе скучно, как и мне?
– Еще скучнее, кореш, бесконечно скучнее.
Быстро двигая бедрами, выдр сел прямо и посмотрел на своего друга в упор.
– Но из этого не вытекает, че я готов сорваться с места и помогать тебе в очередной пресловутой, безумной и опасной для жизни попытке спасти мир. Я выдр семейный и не собираюсь плевать на ответственность за родных и близких.
– Да я ничего такого и не предлагаю, – пробормотал Джон-Том. – Я просто заметил, что жить стало неинтересно, и ты с этим согласился.