– Так вы воительница?
– Больше нет. – Гиад указала на свой скромный лекарский наряд. – Я уже много лет не держала в руках оружия.
– Но вы по-прежнему похожи на солдата, – заметил незнакомец. – Вижу по вашим глазам, сестра.
– Здесь у вас явное преимущество, сударь.
– Простите, я вел себя неучтиво, – произнес он, стягивая капюшон.
Черты мужчины оказались совсем не такими, как предполагала Асената. Вместо традиционных для проповедников бороды и лысины – гладко выбритые щеки и короткий «конский хвост», перевязанный кожаным шнурком. Хотя волосы священника были совершенно седыми, а вокруг глаз собирались морщинки, Гиад не могла определить, сколько ему лет. Пепельная бледность придавала незнакомцу почти анемичный вид, но худощавое обветренное лицо излучало жизненную силу, говорившую о выносливости, а не болезненности.
«Или о выносливости, обретенной через болезненность», – предположила сестра, распознав загнанное выражение в серых глазах собеседника. На мгновение Асенате померещилось, что между ними расположено третье око, но нет – всего лишь едва заметный круглый шрам, в свете молний казавшийся серебристым.
– Давняя рана, – пояснил мужчина, увидев, куда смотрит Гиад. – Раньше я прятал ее, потом понял, что не стоит.
– Мы носим истинные раны внутри нас. Если прикрывать их, они загниют.
– Верно, сестра?.. – Незнакомец превратил выражение согласия в вопрос.
«Ничего ему не говори! Имена обладают силой».
– Асената, – представилась она.
– Вы мудрая женщина, сестра Асената.
– Всего лишь старая.
– Полагаю, не такая уж и старая. – Проповедник улыбнулся, мелькнули прокуренные зубы. – Кроме того, ум и возраст связаны: уходящие годы дают нам одной рукой и забирают двумя.
– Вы так говорите, пастырь, словно это плохая сделка.
– Просто неизбежная. – Чем дольше они беседовали, тем менее формально вел себя священник. – И нет, не плохая. В войне, которую мы ведем, мудрость важнее физической силы.
– Сердца и умы лучше всего завоевывать словами, – подтвердила Гиад.
Так звучал любимый афоризм канониссы Сангхаты.
– О, сестра, мудрость режет гораздо глубже, чем одни лишь слова!
– Это зависит от слов, – внушительно произнесла Асената. – Не все они одинаковы.
– Да, именно так. – Немного помолчав, мужчина указал на ее накидку с символом ордена. – Вы больше не принадлежите к Последней Свече?
– Я больше двадцати лет отсутствовала на Витарне. Честно говоря, чувствую себя здесь посторонней.
Гиад обрадовалась, что сказала это вслух.
– Может, оно и к лучшему, сестра. Странный тут мир.
– Но благочестивый, – добавила женщина.
«Ты до сих пор в это веришь?»
– Возможно, – отозвался он. – Вы выглядите усталой, сестра Асената.
– Обряд Переправы вышел непростым, – признала Гиад.
– Да, шторм изрядный. – Незнакомец взглянул на корчащееся небо. – Однако мне всегда нравились бури. Поэтому я и прибыл сюда.
Асената вспомнила, как воодушевили ее первые удары стихии. Казалось, с тех пор минула целая жизнь.
«А ты уверена, что это не так?»
Нет, сейчас она ни в чем не была уверена. Гиад едва могла держаться на ногах, не говоря уже о том, чтобы ясно мыслить. Ей требовался сон, и неважно, что ожидало ее на трапе или в грезах.
– Надеюсь, пастырь, мы еще встретимся.
Не дождавшись ответа, Асената шагнула на ступени, но затем обернулась:
– Вы не сказали, как вас зовут.
– Разве? – рассеянно произнес он. – Иона, сестра. Иона Тайт.
Глава вторая. Умеренность
I
Свидетельство Асенаты Гиад – заявление второе
Я твердо решила не перечитывать свои отчеты, чтобы не поддаться соблазну переосмыслить, перефразировать или переписать их, нарушив тем самым достоверность доклада. Пусть текст застывает в момент создания, неподвластный правкам, рожденным из чрезмерных раздумий. При изложении моих наблюдений мне надлежит стремиться к сдержанности, но только честной, а не какой-либо искусственной малодушной снисходительности. Если я поступлю иначе, то предам не только дело, которое вы поручили мне, но и саму себя, поскольку мне думается, что данное свидетельство должно служить также моей исповедью. В сладких грехах!
К добру или худу, моя судьба переплетена с уделом Свечного Мира и его хранителей. Если они запятнаны, то, боюсь, и мне не спастись от скверны, хотя я и попытаюсь вычистить ее.