— Половым путем? — Она вскинула бровь. — Постой-ка. Ты точно не преследуешь ее?
Я достал бумажник и раскрыл его, продемонстрировав один из тех предметов, которые сегодня утром получил в Ночном Дозоре. У нас есть машина, которая выплевывает ламинированные удостоверения личности и жетоны от имени дюжин городских агентств, как реальных, так и воображаемых. Этот посеребренный жетон производил сильное впечатление с идущими по низу словами «Санитарный врач». Рядом с ним легло удостоверение личности с сурово взирающей фотографией.
Мгновение она пристально вглядывалась в него, а потом заявила:
— На этой фотографии ты в той же футболке, что сегодня.
Я замер, осознав, что да, с утра не изменился. Не придумав ничего лучше, я перевел взгляд на свою футболку и сказал:
— Что? Она тебе не нравится?
— Не особенно. Так что это за работа? Ты выслеживаешь людей, распространяющих триппер, и арестовываешь их?
Я откашлялся и отодвинул пустую тарелку.
— Ладно, вот как все это происходит. Примерно год назад мне сообщили об одном заболевании. М-м-м… Нет, лучше представить это дело по-другому — меня прикрепили к носителю одного заболевания. Я отслеживаю всех его сексуальных партнеров, уговариваю их пройти проверку, потом нахожу их сексуальных партнеров и так далее. Я просто иду туда, куда меня ведет цепочка заболеваний, по дороге информируя об этом людей. Иногда мне не удается получить о ком-нибудь достаточно информации. Тогда я какое-то время болтаюсь поблизости, выискиваю, высматриваю, примерно как этой ночью. Если уж на то пошло, я даже не знаю фамилии Морганы. — Я вопросительно, с надеждой в сердце вскинул брови. Ласи пожала плечами.
— Я тоже. Давай поставим вопрос прямо: значит, ты сообщаешь людям, что у них половое заболевание? Это и есть твоя работа, парень?
— Нет, это делают врачи. Мне позволено лишь сказать им, что они в группе риска. Потом я стараюсь добиться с их стороны сотрудничества и сообщить мне список людей, с которыми они спали. Кто-то же должен делать это.
— Наверное. И все же…
— Я потратил целый год, отслеживая результаты… в смысле, тех, кого инфицировал этот конкретный носитель.
Я улыбнулся, довольный хитроумием своей «легенды». Соль в том, что именно так я и работаю, ха!
— Вот это да! — сказала Ласи, широко распахнув глаза.
Чем больше я думал об этом, тем более крутой казалась придуманная мной версия работы. Негласная, в интересах общества, окруженная атмосферой тайны и человеческой трагедии. Один из тех видов деятельности, где приходится сталкиваться с грубой реальностью жизни и быть хорошим слушателем. Сейчас Ласи должна решить, что я старше, чем выгляжу, — ближе к ее возрасту — и, скорее всего, умен не по годам.
Принесли картофельный салат, она съела немного и спросила:
— Так что у тебя за болезнь?
— У меня? Я не говорил, что болен.
— Какое заболевание ты отслеживаешь, парень?
— А-а. Ну да. Не имею права разглашать. Конфиденциальность. У нас тоже есть своя этика.
— Не сомневаюсь. — Она прищурилась. — Поэтому ты и не хотел говорить в присутствии моих друзей?
Я кивнул. Придуманная мной версия превосходно расставляла все по своим местам. Она положила вилку.
— Видимо, это одно из тех передаваемых половым путем заболеваний, которое заставляет людей писать кровью на стене?
Я сглотнул; возникла мысль, что, может, у моей «легенды» не все концы с концами сходятся.
— Ну, некоторые половые заболевания вызывают слабоумие. Сифилис на поздних стадиях, например, сводит людей с ума. Он пожирает мозг. Хотя вовсе не обязательно, что в данном случае речь идет о сифилисе.
— Подожди-ка, Кэл. По-твоему, все жильцы на седьмом этаже моего дома спали друг с другом? И у них развилось слабоумие? — Она состроила гримасу своему салату. — Как, по твоему опыту, часто такое случается?
— М-м-м… Случается. Некоторые половые заболевания приводят к… сексуальной распущенности. Ну, типа того. — Я почувствовал, что моя «легенда» начинает трещать по швам, и подавил настойчивое желание сослаться на бешенство (что было бы даже близко к правде, если учесть пену изо рта и укусы). — Конкретно сейчас я не могу с уверенностью сказать, что именно там произошло. Однако моя работа состоит в том, чтобы выяснить, куда переехали все эти люди, в особенности если они инфицированы.
— И почему домовладелец скрывает это.
— Да, поскольку все это связано с твоей странной арендной платой.
Она вскинула руки:
— Эй, учти, я понятия не имела, что вы там занимаетесь спасением мира. Я просто думала, что ты бывший бой-френд, преследующий свою подружку, или психованный родственник, или кто-нибудь в этом роде. Но я рада, что вы хорошие парни, и хочу помочь. Дело не просто в моей арендной плате, знаешь ли. Я вынуждена жить с этой штукой на стене.
Я подчеркнуто властным жестом поставил кофейную чашку.
— Хорошо. Я рад принять твою помощь. И благодарю тебя от своего имени и от имени города.
Фактически я был рад, что с помощью своей «легенды» сумел преодолеть подозрительность Ласи. Реально я никогда прежде не работал под прикрытием — ложь не мой конек. Она нахмурилась и съела немного картофельного салата, а я задумался, будет ли помощь Ласи стоить того, чтобы вовлекать ее в такую передрягу. Пока она казалась чересчур проницательной, чтобы чувствовать себя спокойно. Однако проницательность — это не так уж и плохо. Иметь сообразительного человека на седьмом этаже совсем не повредит.
И, честно говоря, мне было приятно ее общество, в особенности то, как откровенно она высказывала свои мысли и мнения. Для меня, конечно, непозволительная роскошь, но совсем неплохо — слушать, как Ласи озвучивает подозрения, зарождающиеся в моей собственной голове. По крайней мере, это спасало меня от паранойи: а что, собственно, у нее на уме?
Однако превыше всего я ощутил способность полностью контролировать себя, общаясь с приятной женщиной и не страдая ежесекундно от сексуальных фантазий. Может, раз в несколько минут или около того, но ведь известно, человек сначала ползает, а уже потом начинает ходить.
— Парень, чего это ты все время почесываешь запястье?
— Я? Вот дерьмо!
— Нет, правда, какого черта, Кэл? Оно все красное.
— М-м-м, это просто… — Я обшарил свою мысленную базу данных в поисках кожных паразитов и выпалил: — Голубиный клещ!
— Голубиный что?
— Ну, знаешь… когда голуби садятся на окно и стряхивают перья? Иногда вместе с ними отлетают крошечные клещи и попадают на подушку. Кусают кожу и причиняют… — Я продемонстрировал свое многострадальное запястье.
— Ух ты! Еще одна причина не любить голубей. — Она перевела взгляд за окно, где несколько их рылись в отбросах в проулке. — Так что мы будем делать дальше?
— Как насчет вот чего: ты отведешь меня в свой дом и покажешь квартиру, которую занимала Моргана?
— А потом что?
— Предоставь это мне.
Когда мы проходили мимо портье, я сознательно поймал его взгляд и улыбнулся. Если я еще несколько раз приду сюда с Ласи, может, этот тип начнет узнавать меня.
На седьмом этаже она повела меня в дальний конец коридора и жестом указала на дверь с номером 704. На этом этаже находились четыре квартиры, все односпальные; больше в такое узкое, как щепка, здание и не втиснешь.
— Парни сверху говорили, что она жила тут. Громко кричала и обожала всякие фокусы в постели, по их словам.
Я откашлялся в кулак и в который раз проклял свою дырявую память.
— Знаешь, кто сейчас здесь живет?
— Парень по имени Макс. Днем он на работе.
Я с силой постучал. Никакого ответа. Ласи вздохнула.
— Говорю же, его не должно быть дома.
— Рад это слышать.
Я достал второй предмет, полученный нынче утром, и опустился рядом с дверью на колени. Замок представлял собой стандартный засов, открываемый ключом, с пятью тумблерами. Я распылил в замочную скважину немного графита, того самого серого вещества, которое остается на пальцах, если потрогать кончик карандаша. И, сунув в замок отмычку, сделал с ним то же, что «Багамалама-Диндон» делает с подавленными воспоминаниями, а именно — освобождает их. Два тумблера повернулись. Запросто.