— Слушайте, — сказал я, — я понимаю: во времена демократических свободных государств были места, куда ходить нельзя, и были места, куда ходить можно, но сейчас же все это рассыпалось, никакой свободы… так что я просто шёл с другом. Гулял.
Охранник посмотрел утомленно. Один его глаз был прикрыт чудовищными наростами, на месте второго — грязный пластырь.
Он вышел, хлопнув тонкой дверью. С притолоки посыпалась штукатурка, и плюхнулся вниз озадаченный паук.
Я посмотрел на плафон настольной лампы. Он был исписан фломастером. Санни дурак.
— Осторожно — паук, — сказал я, когда дверь снова распахнулась.
Синдромер посмотрел вниз, перешагнул притихшего паука и поставил на стол алюминиевый поднос.
Стакан воды и пучок вяленостей, скорее всего, крысиные бока или что-то в этом роде. Воду я выпил. Крыс отодвинул в сторону.
Поднос убрали. На стол легло потрепанное письмо. И снова меня передёрнуло — мой почерк. Словно я когда-то в забытьи написал приглашение на две персоны, я поставил подпись и пустую строчку, в которую можно внести имя второй персоны.
— Пиши.
— Что?
— Имя.
— Чье?
— Своё имя.
— Я пойду в Край?
— Да, — подтвердил охранник. — Ты пойдешь в Край со мной, доктором Сантаной.
Лампа содрогнулась. Крысиные бока застучали в стакане. Где-то совсем рядом прошла тяжёлая техника.
— Можно мне поговорить с вашим лидером? — спросил я. — Край — не то место, куда можно просто так взять и завалиться с автоматом наперевес…
Синдромер оперся ладонями на стол, покачался взад-вперёд, словно задумчивая цапля.
— Никто не должен знать лидера клана.
В висок мне уперлось дуло пистолета.
— Хорошо, — сдался я.
И написал в пустой строке, изо всех сил стараясь изменить почерк: Марк.
Выглядело так, будто строчка никогда и не была пустой.
— Марк — и все?
Дуло стало настойчивее.
«Марк Комерг».
Охранник посмотрел внимательно.
— Хотел навестить родственника? — спросил он с едва уловимым ехидством.
— Нет, — мрачно ответил я. — Никаких родственных связей. Никаких трагедий. Я его с детства терпеть не мог. Он смеялся, когда меня укусила лисица, а когда я застрял вниз головой в вентиляционной шахте, он сказал, что теперь кровь прильет к моей голове и я умру. Я рыдал в этой трубе часа два. Так что… а что с Сантаной?
— Никто не должен знать о судьбе пленных.
— Спасибо хоть на том, что позволили узнать о моей собственной…
Однажды я болтался на грани и готов был сломаться, но прошло целых два года, на протяжении которых я пил и шлялся по собраниям. Моя кровь остыла, чувства притупились. Я по-прежнему выносливый и сильный, я даже готов взвалить на себя «сайлента» и делиться с ним нервами, кровью и дыханием, такое мало кто способен вынести, а я могу. Передо мной всего лишь маленький охранник-синдромер, и ни одной причины оставить его в живых. Сломайся я сейчас — картинно выхватив из его рук пистолет и пристрелив одноглазого, я, может быть, вырвался бы на свободу и вызволил Сантану, оставив за собой гору трупов.
Но я точно знаю — человек не должен убивать и причинять боль.
Не должен, даже если не все об этом знают.
(Вы все равны.)
Синдромер свернул письмо, аккуратно спрятал его в нагрудный кармашек и так же аккуратно пристегнул меня наручниками к кушетке.
— Можешь спать, — разрешил он и вышел, оставив на столе слепящую лампу с отвратительным оранжевым плафоном.
От её света я сполз под стол и посмотрел: скамейка привинчена к полу. Непростое это всё-таки местечко. В подтверждение мысли в коридоре лязгнула увесистая решетка, загромыхали замки. Наверняка перекрыли этажи и выход…
Я пережил допрос синдромеров. Меня даже пальцем не тронули. Капитан Белка говорил: если ты не проявляешь агрессии, то её незачем проявлять по отношению к тебе. Он бы посчитал, что именно его наставления спасли меня сегодня.
Только это неправда. Агрессия — это не только попытка сломать кому-нибудь нос или дать пинка. Агрессия — это все то, что мешает или не нравится другим.
Наручник звякнул. Руку перехватило тугим кольцом. Это значит, что лечь не удастся, придется спать сидя. Уткнувшись лбом в колени, я закрыл глаза и попытался впасть в транс. Это забавная штука, Ани когда-то вычитала: если долго всматриваться в темноту под веками и считать про себя до десяти и обратно, то можно достичь состояния покоя и умиротворения.
Мне бы сейчас не помешало.
Вместо темноты я увидел золотистое сияние, красные пятна, мятущиеся блики. Словно щедро отсыпали галлюциногена — все из-за чертовой лампы.