Взяв у него стакан, я залпом выпила его содержимое, как опытный алкоголик, и поставила на каминную полку. Жидкий огонь прожёг путь внутри меня до самого желудка, но это было приятное ощущение.
Уголки его губ приподнялись. Похоже, ему весело наблюдать, как несовершеннолетняя я напиваюсь.
‒ Ещё? ‒ с самодовольной ухмылкой спросил он.
‒ Не. Мне, пожалуйста, мои воспоминания.
Он не отрывал от меня глаз, пока делал большой глоток.
‒ Ты же понимаешь, что тебе потом с этим жить? Ты точно уверена, что хочешь этого?
Пусть запугивает сколько хочет. Знание всегда лучше незнания.
‒ Точно, ‒ подчеркнула я.
Он встретился со мной взглядами, оценивая мою готовность.
‒ Ладно. Как пожелаешь, ангел. Только не говори, что я не предупреждал, ‒ добавил он, понизив голос до зловещего шёпота.
Я сглотнула ком, образовавшийся в горле. Доминик поставил свой стакан рядом с моим и обхватил обеими ладонями моё лицо, заставляя смотреть прямо ему в глаза.
Я выдержала его взгляд, цепляясь за него так, будто он последний лучик солнца на земле.
‒ Думай о той ночи, когда ты узнала, что твоя мать стала Воскрешённой, ‒ приказал он, и я подчинилась, вспомнив, насколько разрушительной была для меня эта новость. Я была дико зла на Доминика, Габриэля и Трейса за то, что они знали об этом, но не удосужились сообщить мне.
В его глазах промелькнуло что-то на мгновение, когда он открыл канал связи и ощутил мои эмоции.
‒ Вспомни, ‒ его голос проникал в глубины моего разума, и фрагменты утраченного воспоминания собрались воедино. Это было так быстро и естественно, будто они были там всё это время и ждали, когда их вернут. И вот оно у меня. Я просмотрела воспоминание с той ночи, когда оно улеглось в голове, такое яркое и крышесносное. И челюсть упала сама собой.
‒ О. Господи. Боже. Мой.
Точно зная, что я только что увидела, Доминик опустил руки.
‒ Ты сказал мне, что… влюблён в меня?
Я замотала головой и отшагнула от него. Потому что… ну нет. Я не могу поверить в это даже после того, как произнесла сама.
В бесконечном списке сценариев, которые подкидывал мне мозг с того самого момента, как я выяснила, что Доминик стёр какое-то моё воспоминание, было всё, но только не признание в любви.
Я даже подумать не могла.
Он размял плечи, приняв раздражённый вид в ответ на моё потрясение.
‒ Так и знал, что ты раздуешь из мухи слона, ‒ пробормотал он.
‒ Из мухи? Это и есть слон, Доминик. Огромный такой слонище!
Он засмеялся, снисходительно так и в то же время мелодично. Снова взяв свой стакан, он прищурился:
‒ На случай, если ты забыла, ангел мой, я был чертовски пьян ‒ от крови и виски. Я бы не стал придавать такого значения тому, что я наговорил в том состоянии.
Я моргнула.
‒ То есть ты хочешь сказать, что это неправда?
Он без промедления ответил:
‒ Именно это я и хочу сказать.
Я замолчала, пытаясь осознать услышанное.
‒ Но зачем ты тогда это сказал? ‒ спросила я, окончательно запутавшись. Неужели это очередная его игра? И если так, то чего он хочет этим добиться?
‒ Ты лучше кого бы то ни было должна знать, насколько далеко я могу зайти, чтобы получить желаемое. Я могу сказать всё, что угодно, ‒ заявил он, чрезвычайно гордый собой.
‒ И что же ты хотел от меня той ночью?
Самодовольства на его лице только прибавилось.
‒ Твою кровь и послушание, разумеется. Хотя, должен признать, приказать тебе говорить только правду было моей самой блестящей идеей за неделю.
Моё лицо вспыхнуло, стоило только вспомнить обрывки устроенного им допроса.
О Боже. Я ведь столько всего ему наговорила. Призналась во всём…
Он приблизился ко мне, наклонив голову ко мне, его глаза следили за моим лицом, за тем, как щёки стремительно краснели.
‒ Если когда-нибудь захочешь вырваться из своей клетки, маленькая голубка… ‒ он провёл пальцами по моей щеке. ‒ Я к твоим услугам.
Я вздрогнула. Он пытается смутить меня, задеть за живое, и ему это хорошо удаётся.
Даже слишком хорошо.
Разозлившись, я хлопнула его по руке.
‒ Не трогай меня.
‒ Почему? ‒ с напускной скромностью спросил он. ‒ Мы же оба знаем, что тебе нравятся мои прикосновения.
Я сузила глаза, внимательно разглядывая его. Да, весь его вид излучал уверенность, включая расправленные плечи и надменную ухмылку, но в его глазах был какой-то странный блеск. Что-то похожее на страх. Страх быть отверженным. Страх позволить кому-то увидеть его настоящего и бросить из-за этого.
Может, в этом всё дело. Может, он отталкивает меня, потому что боится, что если не сделает этого первым, то это сделаю я.