Это неправильно. Как же это неправильно…
— Пожалуйста, Доминик… Прекрати. Всё это нужно прекратить, — мой голос стал тоненьким и отчаянным, совсем не похожим на мой.
— Почему? — спросил он и затем нахмурился. — Мы ничего такого не сделали, ангел.
Формально нет, но мы явно балансируем на краю пропасти, из которой нет возврата.
— Ты не понимаешь, какой эффект это оказывает на меня, — в словах признания слышались нотки надлома, сокрушения. — Меня будто тянут в две разные стороны, и я вот-вот разорвусь.
Он насупил брови, вероятно, понимая, к чему я клоню. Или, может быть, ему причиняют боль мои страдания.
— Это не может так продолжаться. Я не могу так. Чувство вины пожирает меня заживо. Я не могу спать, не могу трезво мыслить, не могу принимать правильные решения. И если я всё на хер испорчу… Если Трейс умрёт из-за того, что я поддалась действию кровной связи и потеряла голову, то я никогда себя не прощу. И тебя.
Он молчит, обдумывая мои слова, после чего плотно закрывает глаза.
— Отпусти меня, Доминик. Пожалуйста.
— Я не знаю, как это сделать, ангел.
Да поможет нам Бог, потому что я тоже не знаю.
Честным признанием будет: да, у меня есть чувства к Доминику. Чувства, которые уже невозможно отрицать. Я не могу с уверенностью сказать, что всё это для меня значит, но и не хочу разбираться. Так или иначе, я не могу поддаваться Доминику всякий раз, когда он переходит в наступление.
Это нечестно по отношению к Трейсу. Равно как и к самому Доминику.
Вооружившись неоспоримыми правдами, я высвободила руки из его хватки и оттолкнула его от себя. И хотя для этого мне понадобилась вся моя выдержка, сердце знало, что так будет правильно.
Я ожидала от него какого-нибудь едкого ответа, или новых попыток соблазнения, или хотя бы того взгляда, которым он одаривает меня, когда первые два варианта не подходят. Но вместо этого он снова берёт мою ладонь и держит в своей, выводя большим пальцем маленькие кружочки на тыльной стороне.
— Думаю, ты уже знаешь о моих чувствах к тебе, ангел, и мне кажется, я знаю о твоих ко мне… Признаёшь ты их или нет. У тебя есть все основания оттолкнуть меня сейчас. Я постараюсь, насколько это возможно, принять твои доводы, как бы больно и тяжело это ни было.
Я опустила голову, чувствуя вину за то, что мучаю его, но он тут же поднял мой подбородок, чтобы я смотрела ему в глаза.
— Вот только однажды у тебя закончатся причины. И когда этот день придёт, я буду рядом.
Я моргнула, ошарашенная его словами. Он только что пообещал… дождаться меня?
— Доминик, я не могу просить тебя о таком…
— Знаю, ангел. Тебе и не нужно, — просто ответил он. — Но я всё равно буду ждать.
Тяжесть в груди снова вернулась.
— А если это день никогда не настанет? Что тогда?
Он улыбнулся.
— Тогда, видимо, мне придётся ждать вечно.
Моё сердце ухнуло вниз. Доминик не сводил с меня глаз несколько долгих, томительных мгновений. Я не знала, что хуже: его беспрестанные попытки соблазнить меня и выбить из колеи или намерение тихо ждать в стороне.
Ни один вариант не казался правильным.
— Не грусти, ангел, — когда я уже затерялась в своих мыслях, он снова привлёк моё внимание. Как всегда. — Я же бессмертен, помнишь? Уж чего у меня не отнять, так это времени, — он подмигнул и поцеловал тыльную сторону моей ладони. — К тому же, ангел, ты стоишь того, чтобы ждать.
С этими словами он вышел из комнаты.
…но навсегда остался в моём сердце.
17. СКАЖИ, ЧТО ЭТО НЕ ТАК
Школьный звонок завывал со всех сторон, пока я шла по пустому коридору Академии Уэстон. Вокруг ни единого признака жизни, кроме звуков моих шагов — подошвы кроссовок по ламинату. Прижимая учебники к груди, я свернула за угол, проходя мимо ровного ряда тёмных классных комнат с наглухо закрытыми дверьми, и остановилась только, когда в конце коридора показался кабинет искусств — единственное помещение, где горел свет.
Интуитивно я знала, что должна туда пойти… Что должна быть там. Расправив плечи, я возобновила шаг. Походка и пульс ускорялись по мере моего приближения к цели.
Дойдя до двери, я резко дёрнула ручку на себя и шагнула в пустой кабинет. Ещё не высохшие краски и незаконченные картины на мольбертах, расставленных по всей комнате, выглядели так, будто их владельцы просто взяли и исчезли в процессе рисования.
— Где все? — спросила я вслух, посмотрев на часы. Наручные часы из розового золота, подаренные папой на мой тринадцатый день рождения. Те самые, что я потеряла ночью, когда его убили.