Выбрать главу

Под его курткой ощущалась выпуклость наплечной кобуры. На Таймс-сквер таких встречаешь каждый день, вооруженные охранники стоят сейчас на входах в большие магазины. И полицейские тоже.

Удовлетворившись осмотром, водитель открыл дверцу лимузина для двух девушек.

На вид они были примерно того же возраста, что и парни, которые наняли меня две недели назад, семнадцать-восемнадцать, но, на мой взгляд, эти девушки из лимузина не могли быть знакомы с теми. У парней с собаками нет денег на лимузин… даже на такси и то нет.

Кроме того, парни не были наркоманами, а одна из этих девушек определенно имела проблемы. Кожа бледная, как устрица. Девушка выбралась из лимузина и застыла, уцепившись за дверцу, как будто нетвердо держалась на ногах после поездки. Хотя длинные руки у нее были тонкими и жилистыми, мышцы выступали почти так же рельефно, как у меня.

«Что тут делать наркоману?» — удивилась я, глядя, как она обошла машину и направилась к входу в склад.

Движения у нее были медленные, но резкие и какие-то неправильные. Я не могла оторвать от нее взгляд: все равно что смотреть, как богомол идет по ветке.

Спустя пару минут показались парни-собачники, и выяснилось, что они знакомы — или, по крайней мере, парни знали вторую девушку, невысокую такую, в очках. Она представила их наркоманке, и потом все, кроме парня, который нанял меня, вошли внутрь. Он остался ждать снаружи.

Его зовут Мос: М-о-с. Я запомнила, потому что записала.

Я смотрела, как он ждет, нервно приплясывая и ни на миг, не кладя на землю футляр с гитарой. Пальцы отбивали на бедре ритм, и я повторяла этот ритм на колене.

Вот вопрос: как они сошлись вместе? Эта обкуренная, потом богатая девушка и еще два не слишком опрятных парня, все моложе меня; скорее всего, слишком молоды, чтобы относиться всерьез к своей музыке. Может, они все богатые, а парни вырядились так, просто чтобы нанять меня задешево?

Если так оно и есть, это грязный трюк, я не играю с людьми, которые обманывают меня. Однако пока я не была уверена.

Когда, судя по часам, осталось шестнадцать секунд, я подхватила свои спортивные сумки и пересекла улицу.

— Привет, Алана, — сказал он. — Ты пришла.

— Алана Рей, — поправила я его. — В девять часов утра в воскресенье.

— Ничего себе времечко.

Он закатил глаза, словно идея назначить репетицию именно на это время принадлежала не ему, а кому-то, кто раздражал его.

— Ты не забыл мои восемьдесят баксов? — спросила я, барабаня двумя пальцами по ремню спортивной сумки.

— Конечно… ммм… восемьдесят?

Он слегка сощурил глаза. Я улыбнулась.

— Семьдесят пять. Шутка.

Он засмеялся, но по его смеху я поняла, что пять баксов для него кое-что значат. И деньги, которые он вытаскивал из кармана, были скомканы, по одному, по пять долларов и даже десятка монетами по двадцать пять центов.

Я немного расслабилась. Этот парень — жалкий бедняк. Никакой богач не стал бы затруднять себя такими фокусами, чтобы обмануть меня.

— Это все твои барабаны… то есть ведра? — спросил он, глядя на мои сумки.

— Много места не занимают, правда?

На самом деле я принесла не все — для первого-то раза. Какой смысл тащить сорок два фунта оборудования, если, возможно, этим парням нужна лишь барабанящая машина с косичками?

— Наверно, легче таскать, чем настоящие барабаны.

Я кивнула, хотя никогда не таскала настоящие барабаны, но, думаю, это нелегко.

Он отсчитал семьдесят пять, и, похоже, в карманах у него ничего не осталось. Мне стало неловко из-за того восьмидесятидолларового трюка, и я начала непроизвольно притоптывать ногами.

— Ммм, еще одно.

Он повесил гитару на плечо и сморщил лицо, чувствовалось, что он снова нервничает. Он был, типа, симпатичный и такой… стесняющийся. И вызывал у меня чувство беспокойства за него, типа, как за ребенка, идущего по улице с развязанными на ботинке шнурками.

— Что?

— Будет лучше, если ты не станешь говорить о деньгах Перл.

— Кто такая Перл?

— Она… — Он нахмурился. — Просто не говори о них никому, ладно?

— Какая мне разница? — Я пожала плечами. — Деньги остаются деньгами, кто бы ни давал их.

— Да, наверно.

Его лицо приняло серьезное выражение, словно я изрекла какую-то невероятную мудрость, а не просто то, что казалось логичным. В конце концов, в этом суть денег: хрустящий и чистый, или мятый, или вообще четвертаками — доллар всегда стоит сто центов.

Мы вошли в здание.

Комната наверху была похожа на все комнаты для репетиций: она сбивала с толку. Стены и потолок из волнистого пенопласта, в углах как бы мерцающего. Непонятный клубок кабелей на полу. И такая странная, лишенная эха тишина вокруг.

Невысокая девушка в очках представила мне всех.

— Это Захлер. Он играет на гитаре.

Крупный, сильный «собачий» парень широко улыбнулся. Я вспомнила — он не хотел мне платить.

— И Минерва. Она тоже здесь впервые. Она будет петь для нас.

Обкуренная девушка на две секунды сняла темные очки, сощурившись в свете флуоресцентных ламп, и улыбнулась мне. На ней было длинное черное бархатное платье, мерцающее, словно улицы после дождя, целая куча ожерелий и свисающие сережки. Длинные черные ногти блестели; они выглядели странно — словно волнистый потолок.

— Она певица? — спросила я. — Ха! А я подумала, что она администратор.

Все засмеялись моей шутке, за исключением Минервы, которая просто еще дальше раздвинула губы в улыбке. Ее зубы вызвали у меня дрожь. Я три раз прикоснулась ко лбу и мигнула сначала одним глазом, потом другим.

— А я Перл, клавиши, — продолжала другая девушка. — Ты Алана?

— Алана Рей. В одно слово, — ответила я голосом, дрожащим под взглядом Минервы.

— Круто, — сказала она. — Через дефис?

Я усмехнулась. Немногие богатые девушки задали бы этот вопрос. Некоторых людей это напрягает — что у меня два имени, невидимо сцепленные вместе.

— Нет. Между ними просто маленький пузырек воздуха.

Никто не засмеялся, но никто никогда и не смеется. Эта шутка предназначена только для меня.

Все завертелось очень быстро. Парни просто подключились и стали настраивать инструменты, а у Перл была лишь маленькая клавиатура, которую она установила на микшерном пульте, откуда могла контролировать звук всех остальных. Обкуренная девушка подняла повыше стойку микрофона и стала возиться с выключателями ламп; движения у нее по-прежнему были резкие, насекомоподобные. Оставаясь в темных очках, она, тем не менее, настолько пригасила огни, что я едва могла что-либо видеть.

Впрочем, я не жаловалась: ее взгляд один раз уже заставил меня вздрогнуть.

Я устроилась в углу, спиной прямо к сходящимся вместе, обитым пенопластом стенам, передо мной двадцать одно ведро для краски, «башни» из них повышались справа налево, от одного до шести ведер.

Я достала шесть контактных микрофонов, мои собственные микшерный пульт и устройства для спецэффектов. Комнаты для репетиций или студии звукозаписи нравятся мне меньше, чем открытый воздух, но, по крайней мере, здесь я могу создать собственное эхо.

Перл смотрела, как я креплю микрофоны к пластиковым «башням», вставляю их шнуры в микшер и вывожу через устройства для спецэффектов.

— Канистры из-под краски? — спросила она.

— Ведра для краски, — поправила я и в первый раз увидела, как Мос улыбнулся.

— А-а, конечно. Сколько каналов тебе нужно? — спросила она, передвигая ползунки на микшерном пульте. — Шесть? Двенадцать?

— Всего два. Левый и правый.

Я передала ей кабели. Перл нахмурилась. При таком раскладе она не могла микшировать меня со своего пульта. Типа, она хотела, чтобы я отдала ей свои яйца, свой сыр и свой лук в отдельных чашках, а вместо этого она получила от меня целый омлет, приготовленный так, как мне нравится.

Впрочем, она не стала спорить, и я увидела, как Мос все еще улыбается.