Все мелодии выскочили из головы, я стянула наушники и дрожащими руками протянула их ему.
— Вы должны послушать это, — сказала я. — Просто паранормальное дерьмо.
Часть IV
Сделка
Примерно семьсот лет назад болезнь, покончившая с Римской империей, вернулась.
Человечество уже встало на дурной путь. Китай только что пережил жестокую гражданскую войну, Европа перенесла разрушительный голод, и надвигался небольшой ледниковый период. По всему миру температура падала, зерновые погибали, и все страны нищали. То немногое, что осталось, сгорало в горниле войн.
И тут в Азии появился неумолимый, смертоносный мор. В некоторых китайских провинциях погибали девятнадцать из каждых двадцати человек. Болезнь перекинулась в Европу, где убила треть населения. Самая интенсивная часть этой вспышки продолжалось всего пять лет, но в целом в мире умерли 100 миллионов человек.
Историки высказывали предположение, что эта Черная смерть была бубонной чумой и ее бактерии распространяли крысы. Однако тут обнаружилось явное несоответствие: слишком много людей умирало слишком быстро. Поэтому некоторые считали, что это могла быть новая форма сибирской язвы, передающаяся от животных к человеку. Другие полагали, что это вирус типа того, который вызывает болезнь Эбола, внезапно эволюционировавший, начавший переноситься по воздуху, распространившийся по миру через рукопожатия, кашель и потом исчезнувший.
Но чем на самом деле была эта Черная смерть, откуда пришла и почему так быстро исчезла?
Держите глаза открытыми — и поймете.
18
«Anonymous 4»[45]
Офис студии звукозаписи «Красные крысы» выглядел фотлично. Может, это и не самая крупная студия в мире — «Красные крысы» независимая организация, — но они имели в полном своем распоряжении старый городской дом в Ист-Твентис. Вводя нас внутрь, Астор Михаэле сообщил, что когда-то здесь жила самая богатая нью-йоркская семья. Нижний этаж все еще напоминал банковское помещение: антикварные медные ограждения вокруг конторки консьержа, двери из твердого дуба, толщиной со словарь.
Здесь стояла целая очередь ребят, дожидающихся возможности лично вручить свои компакт-диски и резюме. В основном они были одеты как для сцены: глаза подведены черным, ногти тоже черные, рваная одежда и «могавки».[46] Все до одного стремились выглядеть глупо, но широко распахнутыми глазами провожали нас пятерых, которых проводили внутрь, за медное ограждение. Меня посетило странное озарение: «Мы — рок-звезды, а они нет».
Я всегда знал, что Перл приведет нас куда надо, но не думал, что это произойдет так быстро. Не чувствовал готовности к этому, в особенности учитывая, что всего неделю играл на новом инструменте.
Однако Перл было не остановить. Она даже умудрилась договориться с родителями Минервы, и они отпустили ее в Манхэттен в будний день. Предполагалось, что они отправились покупать Минерве новые наряды, и это как-то было связано с ее днем рождения.
Мы протопали по лестнице в подвал, где располагался личный офис Астора Михаэлса, представляющий собой стальной куб старого сейфа, из тех, куда можно было входить, и освещенный лишь мерцанием экрана компьютера. Комната была размером с гараж на одну машину, вдоль стен тянулись ряды вполне современных сейфов для хранения ценностей. Металлическая дверь в фут толщиной выглядела такой тяжелой, что казалось, ее не сдвинуть с места — кстати, я надеялся, что так оно и есть. Если бы кто-то закрыл ее, я начал бы вопить.
На стенах висели огромные фотографии — претендующие на художественность изображения заваленных мусором проулков, хлещущей черной воды и крыс.
Да, крыс. И это было не самое странное в том, что касалось Астора Михаэлса.
Наш новый агент часто облизывал губы и, улыбаясь, никогда не показывал зубов. Он не снимал солнцезащитные очки, пока мы не спустились вниз, в темноту, и как только снял их, я возжелал, чтобы он нацепил их снова. Слишком большие были у него глаза, слишком надолго их взгляд задерживался на трех девушках, в особенности на Минерве.
От этого бросало в дрожь, но, надо полагать, если вы агент студии звукозаписи, то можете положить глаз на любую девушку, на какую пожелаете. И если уж на то пошло, не имело значения, нравился мне этот мужик или нет. Нас запишут.
Ну, почти. Перл сказала, что ее адвокат изучает контракт. Да-да, все так и было — она сказала «мой адвокат» тем же тоном, каким сказала бы «мой садовник», или «мой водитель», или «мой Дом в Коннектикуте». Типа, адвокат — это что-то, что ты держишь в выдвижном ящике наряду с АА-батарейками и запасными ключами от дома.
— Через несколько минут мы поднимемся наверх, — сказал Астор Михаэле. — Рынок умирает от желания заполучить вас. Они, конечно, любят музыку, но хотят удостовериться, что вы действительно имеете это.
«Что еще за "это"?» — чуть не спросил я.
Но потом посчитал, что если вы имеете это, то, скорее всего, у вас не возникнет необходимости спрашивать, что это такое, что бы оно ни значило, и, значит, нужно держать язык за зубами.
— Нам нужно как-то принарядиться? — спросила Перл.
Что не имело никакого смысла, поскольку она выглядела фотменно в своем плотно облегающем черном платье, с тонкой, украшенной бриллиантами цепочкой, туго обхватывающей шею. Жаль только, что теперь она не носит очки, отчего выглядит не такой умной и начальственной.
Тем не менее, смотрелась она изумительно.
Астор Михаэле только отмахнулся.
— Просто будьте самими собой.
«Что, если сегодня я превращусь в большой потный комок нервов?» — хотелось мне спросить, но это было из той же серии, что расспрашивать про «это».
Мы поднялись по лестнице, где группа людей со стрижкой за шестьсот долларов каждый сидели вокруг стола, по форме и размерам похожего на длинный, закругленный бассейн. Перл, естественно, взяла команду на себя. Она рассказала о тех, кто оказал на нас «влияние», называя группы, о которых я никогда не слышал, только видел их компакт-диски на ее постели.
Минерва сидела во главе стола, сияя и впитывая все комплименты в свой адрес. Она, очевидно, имела это — сейчас даже я видел это как отражение в глазах представителей рынка. С тех пор как Минерва и Мос стали тайно встречаться, ее облик наркоманки медленно изменялся, превращаясь во что-то другое — то ли менее, то ли более устрашающее, я не мог точно сказать.
Однако стриженые «съели» все это.
Мос, казалось, произвел на них впечатление, типа, он тоже имел это. Как будто Минерва передала это ему. В последнее время он выглядел более значительно, глаза излучали уверенность и совершенно новый тип голода, которого я не понимал.
Вот еще странность: становясь все меньше похожей на наркоманку, Минерва, казалось, подталкивала Моса в прямо противоположном направлении, так, что практически мы с ним даже как бы разошлись.
Я и Алана Рей помалкивали, типа, как и положено ритмической группе. В конце концов, теперь я басист, а мы много не болтаем.
Через какое-то время мы снова спустились в сейф, а стриженые остались наверху обсуждать нас. Астор Михаэле сказал, что мы проделали хорошую работу, а потом выдал нам фотличные новости:
— Мы хотим, чтобы вы поучаствовали в выступлении. Четыре группы «Красных крыс» в маленьком клубе, который мы снимаем. — Он облизнул губы. — Через две недели. Надеюсь, это не слишком скоро.
— Скоро — это хорошо, — сказала Перл.
Наверно, это было умно с ее стороны, но на меня нахлынула волна паники. Еще две воскресные репетиции с новым инструментом — этого казалось недостаточно. Я, конечно, упражнялся четыре часа каждый день, но это совсем не то, что играть с группой. Большие басовые струны все еще ощущались неподатливыми под моими пальцами — все равно, что в перчатках играть.