Главное, Мое же не идиот, а только идиот стал бы возражать против того, чтобы выслушать умную девушку, говорившую что-то ради его же блага. И для блага группы, а именно в нее мы втроем уже превращались.
Наблюдать это было физумительно. Все годы, пока мы с Мосом играли, мы только и делали, что добавляли что-то к нашему риффу. Поэтому было даже здорово смотреть, как он распадается, из него вымывается все дерьмо Москита и рифф возвращается к своему основанию.
Что, как я уже говорил, и делает меня счастливым.
Вычистив большой рифф, Перл начала играть. Я думал, она собирается сразить нас наповал тысячью нот в минуту альтернативного фанк-джаза, потому что раньше она была в этой джульярдовой группе. Однако все, что она играла, звучало мелодично и просто. Большую часть времени она потратила, орудуя своей «мышью» с целью разбавить мелодии, текущие из ее синтезаторов, пока они не стали достаточно тонки, чтобы проникнуть в складки большого риффа.
В конце я понял, что Перл играет некоторые отрывки, которые она вычистила из части Моса. И хотя она упросила их, все в целом зазвучало лучше, типа, как настоящая группа вместо двух гитаристов, силящихся играть как один.
И потом наступил момент, когда все встало на свои места, прямо сверхъестественно — типа, как проигрываемая назад запись взрыва.
— Знаешь, это нужно записать! — завопил я.
Мос кивнул, но Перл просто рассмеялась.
— Парни, я и так пишу все время.
Она кивнула на экран компьютера.
— Правда? — тут же встрепенулся Мос. — Ты ни слова об этом не говорила.
Я взглядом велел ему угомониться. Москит постоянно опасается, что кто-нибудь украдет наши риффы.
Перл просто пожала плечами.
— Иногда людей заклинивает, когда на их глазах нажимаешь красную кнопку. Поэтому мой жесткий диск просто все время крутится. Вот, послушайте!
Действуя своей «мышью», она выхватывала маленькие куски последних двух часов — словно мы уже превратились в звонки сотовых телефонов. Спустя несколько секунд она прокрутила одноминутный отрывок, где новый большой рифф был, как будто, вывернут наизнанку и стал совершенным. Мы все сидели, слушая. Мос и я — с раскрытыми ртами.
В конце концов, мы сделали это. Спустя шесть лет…
— Все еще не хватает Б-секции, — сказала Перл. — И барабанов. Нам нужен барабанщик.
— И басист, — добавил я. Она подняла на меня взгляд.
— Может быть.
— Может быть? — сказал Мое, — Что это за группа без баса?
Она пожала плечами.
— Что это за группа всего из двух гитаристов? Не все сразу. У вас есть знакомый барабанщик?
Мос пожал плечами.
— Да, их найти нелегко. — Перл покачала головой. — В «Системе» были два музыканта, играющие на барабанах, но на самом деле не барабанщики. Отчасти поэтому мы и распались. Но я знаю нескольких из школы.
— Я знаю одну девушку, — сказал я. — Она классная.
Мос посмотрел на меня, снова начав заводиться.
— Ты? Ты никогда не говорил мне ни о какой барабанщице.
— А ты никогда не говорил, что она нам нужна. Кроме того, на самом деле я с ней незнаком, просто видел ее игру. Она фудивительная.
— Ну тогда, скорее всего, уже занята. — Перл покачала головой. — Барабанщиков всегда нехватка.
— Ммм, может, и не занята, — сказал я.
О чем я не упомянул, так это о том, что у нее не было настоящих барабанов, и я никогда не видел ее играющей с группой, только на Таймс-сквер и только за деньги. Может, она была, типа, бездомная, насколько я могу судить. Если только ей на самом деле не нравится играть на Таймс-сквер и изо дня в день носить одни и те же джинсы и армейскую куртку.
Жутко глупая барабанщица, однако.
— Поговори с ней, — сказала Перл и бросила смущенный взгляд на заставленную картонными коробками дверь комнаты. — Послушайте, мне кажется, мама уже дома, поэтому нам нужно закругляться. Но в следующий раз мы напишем для большого риффа Б-секцию. Может, кое-какие слова. Кто-нибудь из вас поет?
Мы поглядели друг на друга. Мос мог петь, но в жизни не признается в этом вслух. И он слишком гениальный гитарист, чтобы тратить время, корячась перед микрофоном.
— Ну, — продолжала Перл, — я знаю реально разностороннюю певицу, в данное время свободную, типа того. А вы тем временем поговорите со своей барабанщицей.
Я улыбнулся и кивнул. Мне нравилось, как эта девушка не теряет ни минуты, как здорово мотивирует нас. И делала она это очень умело, вся такая сосредоточенная, такая ответственная. Шесть лет репетиций, и вдруг в один миг возникло ощущение, будто у нас настоящая группа. Я поглядел на афиши на стенах Перл, уже думая об обложках альбомов.
— Барабаны? Здесь? — спросил Мос.
Мой взгляд скользнул по усилителям, кабелям и синтезаторам. Со всем этим барахлом тут хватало места для нас — и, может, еще для кого-то, играющего на бонго.[15] Но полная барабанная установка сюда ни под каким видом не влезет. И поскольку картонные коробки прикрывали и окна, а во время репетиции всегда потеешь, запах уже был не слишком приятный. Легко представить себе, какой вклад внесет в это барабанщик, работающий на полную катушку.
Это была вторая причина, по которой я никогда не говорил Мосу о той девушке. Барабанщики занимают слишком много места и грохочут слишком громко для любой спальни.
— Я знаю место, где можно репетировать, — сказала Перл. — Очень дешевое.
Мы с Мосом переглянулись. Никогда прежде мы не платили за возможность репетировать. Перл ничего не заметила. Надо полагать, ей уже не впервой раскошеливаться, чтобы репетировать. Оставалось надеяться, что она заплатит и на этот раз у меня было немного «собачьих» денег, но Мос находился в исключительно стесненных обстоятельствах.
— Есть еще одна проблема. Прежде чем начинать привлекать новых людей, нужно придумать название группы, — заявила Перл. — И это должно быть не какое-то случайное, а правильное название. В противном случае с появлением каждого нового человека группа будет изменяться, а вместе с ней и название. — Она покачала головой. — И мы так никогда и не поймем, кто же мы на самом деле.
— Может, подойдет «Б-секции», — сказал я, — Это было бы фотлично.
Перл недоверчиво посмотрела на меня.
— Фотлично? Ты всегда так говоришь — фотлично?
— Ага.
Я с усмешкой посмотрел на Моса. Он закатил глаза.
Она ненадолго задумалась, а потом улыбнулась.
— Фотменно.
Я расхохотался. Эта цыпочка, безусловно, глупая.
5
«Garbage»[16]
— Один из этих мальчиков довольно мил.
— Да, я заметила, мама. Спасибо, что обратила мое внимание, на случай если бы я упустила это из вида.
— Правда, немного неряшлив. И погребальная песнь, которую вы играли, заставила фарфор весь день громыхать.
— И вовсе не весь день, — Я вздохнула, глядя в окно лимузина. — Может, часа два.
Ехать куда-то с мамой раздражает до жути. Но добираться сейчас в глубину Бруклина подземкой просто немыслимо тяжко, а я должна была увидеться с Минервой немедленно. Ее эзотерическая целительница утверждает, что хорошие новости способствуют выздоровлению. А мои новости были больше чем хорошие.
— Кроме того, мама, эта «погребальная песнь» поистине фотличная.
— Как, как? Неужели ты сказала «грязная»?[17]
Я захихикала, сделав в уме пометку рассказать об этом Захлеру. Может, нам стоит назвать себя «Грязнули»? Но это как-то по-английски, а мы так не звучим. А как? Мы звучим как, типа, группа, от которой громыхает фарфор. «Громыхалы»? «Трещотки»? Слишком отдает деревней и Западом. «Фарфоровые громыхалы»? Слишком сложно, даже для меня. Тогда уж нужно говорить «Те, кто громыхает фарфором». Ничего себе названьице! Не-а. Не годится.
17
«Неужели ты сказала «грязная»» — по-английски «фотличная» (fexcellent) звучит похоже на слово «грязная» (feculent).