Пальцами свободной руки сжимаю маленькую сисечку. Она идеально ложится в ладонь. Мягкая и теплая, как мякиш свежеиспеченного хлеба. И пахнет телка, как выпечка. Ванилью и орехами, сладким тортом. Острый сосок упирается мне в руку, просится в рот. Но я не могу позволить себе этого, потому что окончательно двинусь.
Не могу…но, блядь, когда еще я буду лизать и кусать такие богатые нежные сиськи?!
Не даю принцессе опомниться, сдергиваю с нее лиф платья, порвав тонкие бретели.
— Ох, прекрати, — слышу сдавленный стон — протест, как из колодца эхо. В голове цунами, буря. Все мысли сосредоточены вместе с моими голодными глазами на круглых розовых сосках. И я, как зверь, кидаюсь к ним. Вкус, аромат бьют безжалостно по рецепторам. Грязно и пошло вылизываю и кусаю все, что попадается под мой рот. Сильнее сжимаю тиски на запястьях девчонки. Она дергается, извивается. Стонет, как малахольная. И да, блядь, голосок у нее в этот момент ангельский!
Запоминаю каждый вскрик, каждую ноту ее возбуждения. Член рвется в бой, мокрые после бассейна шорты просто трещат. Уверен, у сучки между ног уже тоже потом. Мысль одуряет окончательно. Коленом развожу ее бедра в сторону и вклиниваюсь в сладкую щель. Через одежду упираюсь членом. Тру вверх, пока она не кричит. Быстро затыкаю рот малышки поцелуем. Случайные свидетели нам ни к чему. И пока она с завязанными глазами и в моей власти, меня накрывает вихрь окончательно ебанутых мыслей. А что если я ее сейчас распечатаю по-взрослому?! Воткну свой недостойный принцессы член прямо в ее щель?! И буду брать ее, пока не испытаю облегчение. Потому как сейчас в члене адова боль и в яйцах раскаленный свинец. Ангелок не будет против. Дрожит, девочка, извивается и стонет. Начинает робко отвечать на поцелуи и трется сисечками об мою мокрую футболку. Не отдает уже себе отчет, что перед ней не ее гадон в пиджаке. А уличный пацан, нищий цыган.
— Только не так. Сава, пошли в дом, — огорошивает сучка срывающимся голоском.
Какой на хер Сава?! Со злостью срываю с ее глаз платок. Понимаю, какую тупую глупость учудил, когда лишил себя только что девственного секса. Потому что в зрачках, смотрящих на меня, возбуждение вмиг сменяется калейдоскопом эмоций. Удивление, страх, смущение и, наконец, злость.
— Ты… ты кто такой, твою мать?! — визжит сучка с голыми сиськами.
И из милой и нежной принцессы превращается в лютую разбалованную стерву.
— Грязный вонючий беспризорник, сволочь! Охрана! — визжит сука на высоких частотах.
Хлопаю ладонью ее по щеке, чтоб заткнулась. Ее рвет еще сильнее. Глаза наливаются кровью и ненавистью.
— Ты… ты меня ударил…
— Тресну еще раз, если будешь оскорблять меня и визжать, — говорю медленно, чтоб дошло до разбалованной мажорки, что я не ее гандон в отключке.
Она замирает, видит в моих глазах черноту, что заволокла зрачки. Шипит на меня, как кошка
— Отпусти меня и убирайся немедленно. Иначе сейчас придет охрана и тебя посадят.
Усмехаюсь, лениво рассматриваю ее сиськи. И под моим взглядом соски опять собираются в камушки и просятся в мой голодный рот.
— Я твою охрану вырублю меньше, чем за минуту.
— Тебя посадят, ублю… — затыкается на полуслове. Щека нежно розовая стала алой. Девка помнит, что я могу остудить ее еще раз своей пощечиной и затыкается на полуслове.
— Пусти, — дергает длинными волосами.
Отшвыриваю ее руки. Она сначала прикрывает ими грудь. А потом смотрит на меня и заряжает мне в ответ по морде. И сразу упирается ладошками в грудак. Пытается оттолкнуть, но я не шевелюсь. От ее прикосновений по телу разряд тока.
— Запомни, Ангел, тебя так охуенно поцеловал именно я, — склоняюсь ниже и дую на ее опухшие губы. Сучка кривится и отворачивается, — До встречи, стерва.
Отступаю от нее на шаг. Слышу в спину
— Грязный цыган! Беспризорник! — дура снова визжит. А я ржу над ней. Оборачиваюсь, запоминая самый охеренный вид. Картина маслом, чтоб ее. Полуголая чистая богатая сука, с растрепавшимися волосами и огромными глазищами. И вся от пухлых губ, нежной шейки и стоячих сисек, помечена моими жесткими поцелуями и темнеющими засосами.
— Ян, — говорю, чтоб она запомнила, — Меня зовут Ян…Ангел!
С проклятиями в спину и бегущими охранниками, срываюсь с места. Добегаю до ворот. Поправляю неудовлетворенный и раздраконенный член, чтоб не зацепиться за пики. Потому что он торчит, как гребанная водонапорная башня и будет жалко потерять его так глупо, пока он не распечатал сладкую глубину Ангелины. Перепрыгиваю через забор легко и бегу прочь.