— Итак, товарищи, да здравствует «Феникс». Не вижу принципиальных возражений, — поставил точку в разговоре маршал, встав из-за стола. — Прошу прощения, но мне через сорок минут надо быть на рабочем месте. Думаю, мы еще не раз соберемся в таком, или несколько измененном составе. Только прошу понять, что я всегда со своей страной. И если мне надо будет потерять все, что имею сейчас, то я готов. Лишь бы ей от этого польза была.
— У вас, похоже, своя информация. Судя по всему, та же что и у нас. — Удивленно сказал председатель.
— Да знаю я. Плюс знаю, что не угоден Большому с его реформами. Давно знаю. Пока держусь. Сделаю все, что в моих силах…
— Вам не надо в том виде, в котором вы сейчас, что-либо делать. Только не препятствовать. Они все сделают за вас. Пусть играют в свои игры, пусть тешатся видимыми победами… Все им удается. Карьера, деньги, страна к ногам… Хорошо смеется тот, кто смеется последним…
— Хорошо, препятствовать не буду. Хоть бездействие не мой стиль. Только интересно, как меня сожрут. Все же не пацаном-ротным тружусь…
— Поверьте, найдут способ.
— И вам его наверняка уже довели ваши информаторы.
— Сюрпризом будет.
— И когда?
— Важно ли, с учетом всех известных вам данных. Думайте о главном.
— Всегда об этом думаю.
Поприветствовав присутствующих воинским приветствием, маршал покинул кабинет бодрым целеустремленным шагом.
— И нам пора, — подвел итог встрече председательствующий. — Есть время подумать и решить»…
…Встав со своего места, Берестов извлек диск из плеера и, уложив его в футляр, посмотрел на шефа.
— Все, Андрей Викентьевич. Больше на диске ничего. Это, и то, что рассказал Дед, вот и все данные… Теперь вы все знаете. Что, почему и как.
Апраксин, закурив, некоторое время молчал, разглядывая тлеющую сигарету. Наконец, смахнув пепел на пол, что при его аккуратности было из ряда вон выходящим событием, задумчиво сказал:
— Ты, сдается мне, слишком талантливый сотрудник. Может мне тебя перевести куда-нибудь на хрен подальше, а? На повышение? Мне, между прочим, до пенсии всего ничего, а тут ты с этой херней… Угораздило же… Кстати, Дед твой, ничего толком и не сказал. Только его охи, ахи и предположения. Однако вкупе с этой копией… Самое важное то, что, со слов твоего доброжелателя, имеет место мощная спецслужба старой закваски, ушедшая на нелегальное положение еще во времена СССР по указанию сверху. Имеется мощная же научная база и финансовая подпитка. Плюс они планируют маленькую революцию накануне важных для всей страны событий. Тебе не кажется, что только этого хватит на микро апокалипсис местного масштаба?
— Будем надеяться, что Дед появится вновь и даст конкретику. Как в кино про партизан: явки, пароли, фамилии… — пожав плечами, сказал майор. — Вопрос у меня лишь один. Почему у нас здесь, почему не в столице?
— Похоже, я переоценил твои таланты. Дед же сказал, что исполнителя акции с этими девчонками, ну самыми первыми…
— Катей и Валей?
— Да. Его прислали из другого города для ликвидации. Тоже грамотно. Для соседей и так далее просто уехал и не вернулся. Ищут пожарные, ищет милиция… Но это так, лирика… Значит, есть структурные подразделения и в других регионах. И в Москве тоже. На диске опять же, сказано, что в регионе… Что ты на меня так смотришь, Александр Михайлович?
— Андрей Викентьевич, вот это ваше «лирика» так резануло по ушам, что я чуть не обомлел. Эту фразу через раз повторял Дед. Этакое слово-паразит.
— Да ну? Прямо так и через слово?
— Точно.
— Слушай, знавал я в свое время одного дядечку в нашей системе, который любил щеголять подобными словесами. Даже, было, учился у него работать. Ты не обратил внимания, слова и выражения типа «батенька», «придурок с торбой», «эх, молодость, молодость», «моветон» не проскакивали?
— Проскакивали, хотя, в порядке самокритики, моветон и я периодически в речь вставляю.
— Вот вставить бы тебе по самое нехочу! — буркнул Апраксин. — Отвыкай от слов-паразитов… а то проколешься рано или поздно.
— А сами-то…
— Старшим… Ну, ты понял… Я вот думаю, не навестить ли нам некоего Замогильного Игоря Евсеича, полковника КГБ в отставке, а?
— Ничего себе фамилия… А вы его хорошо знали?
— Обижаешь. Раз уж я его так быстро вспомнил. Сходу, можно сказать. В мою бытность это был легенда Управления. Еще в СМЕРШе начинал. Я салагой лейтенантом в органы пришел, а он уже тогда полковником трудился. Нас молодых уму разуму наставлял. Неужели жив, курилка? И не только жив, но в строю? От будет раскладец… Кстати он где-то в конце восьмидесятых тихо ушел из Комитета. По времени совпадает.
— Вы думаете это он?
— Проверить, во всяком случае, не мешает.
— Так и попремся? Не расшифруем, если это действительно окажется он?
— Октябрь месяц на дворе, батенька, — ернически сказал Апраксин с веселым почти мальчишеским задором, — пора ветеранов навестить, уточнить, что да как, адреса местожительства, кто в наличии. Декабрь и день чекиста, он не за горами. Не пригласи кого на праздник — обида. Вот и займись, раз в отпуске. Общественно полезная нагрузка… Ты пионером был?
— Был, а что?
— Вот ноги в руки, и айда старичков через дорогу переводить. Адреса я дам. И его адрес тоже. Соответствующую легенду по управлению я запущу, дескать припахал злодея-бездельника, хоть какой от него прок. Только не стразу к Замогильному топай, а то…
— Обижаете, Андрей Викентьевич… Да, кстати, Дед сказал, что ему за семьдесят, а если ваш Замогильный в СМЕРШЕ начинал, то ему за восемьдесят…
— Ага, еще рост, вес, адрес, пароли и явки тебе назвал бы, анкетку заполнил… А восемьдесят шесть, это и есть «за семьдесят». Он же тебе сказал: «Далеко»!.. И не надо обижаться. Век живи, век учись, но это так, лирика. — С улыбкой подвел итог разговору Апраксин и, несмотря на всю серьезность ситуации, оба сотрудника рассмеялись такой немудреной шутке.
— Готов, лишь бы столько прожить, — вполголоса произнес Берестов услышанную где-то шутку и, испросив разрешения, вышел из кабинета.
Глава 9
День, как назло выдался пасмурный. С неба периодически срывалась мерзкая мелкая морось, раздражающая хуже настоящего дождя. Больница также встретила неприветливо. Создавалось впечатление, что за те несколько дней, прошедших с их последнего посещения, окончательно ушло лето, и вместе с ним потеряно что-то важное и хорошее в их жизни, так, словно навсегда исчезло солнце. Молоденькая регистраторша, которой еще несколько дней назад вместе с Павлом отпускали дежурные комплименты, сочувственно посмотрела на запомнившегося ей мужчину, теперь баюкающему раненую руку на перевязи. «Видимо смотрела новости» — апатично подумал Берестов, и кивнул в знак приветствия на правах старого знакомого.
— Вы к Лагутину? — спросила девушка и, получив утвердительный кивок, сообщила: — Он во второй хирургии. У него сейчас жена…
Увидев нерешительное движение посетителя в сторону выхода, она поспешно пояснила:
— Она уже давно. Обычно в это время уходит. Придет только после обеда.
— Спасибо, — сказал Берестов и, машинально натянув полученные в гардеробе бахилы, побрел по коридору к лифту.
Найдя палату Павла, майор остановился. Потоптавшись в нерешительности, он все же толкнул дверь. Постоял в дверях и отступил в сторону, пропустив жену друга, которая, повинуясь просящему жесту Павла, вышла из палаты, что бы оставить мужчин одних. Проходя мимо Александра, она подняла на него глаза, но, увидев перевязь, вновь опустила взгляд, пряча выступившие слезы.
— Привет, Паш, как сам?
— Как невеста после первой брачной ночи. В организме трындец, зато на душе праздник… Ты как? Вижу, тебя тоже подстрелили.
— Ну вот, битый небитого везет! А вообще так, мякоть, навылет.
— Копал?
— Мне, брат, сейчас только огород копать. Отстранили меня. Точнее в отпуск отправили внеочередной…
— Да хрен редьки не слаще. Чего это они удумали?