А Томас докладывал сквозь дверь:
– Я хотел сказать, что обошел всех жильцов. Ни к кому никто не вламывался. Только у миссис Трюфельс никто не открывает.
– В это время она в церкви. Репетирует хоралы.
– А, понятно.
– Я еще хотел сказать, до этого я приходил… Может, откроешь?
– Нет.
Он посмотрел прямо в глазок. Мне стало неловко, что я не открываю дверь. Он сказал:
– Хорошо. Я приходил, чтобы извиниться. Думаю, не ты виновата в потопе.
– Хорошо. Извинение принято.
«Не ты виновата» – а кто, он считает, виноват? Он Петера подозревает? Да о чем это я! Он подумал на других соседей, наверное. Ну, мне это все равно.
А он ответил:
– Прекрасно. Ну, пока.
– Да. Пока.
Он помедлил, будто хотел еще что-то сказать, потом, видимо, передумал и ушел.
Коляска перестала плясать и просто ездила туда-сюда. Я остановила ее и вытащила Петера. Сказала ему:
– Ну ты и придумщик!
– Приумщи…
– Ага, придумщик. Что, есть хочешь? Будешь ням-ням?
Я понесла его в кухню и усадила на детский стульчик. (Когда я стала няней, я привезла сюда из дома некоторые свои детские вещи – хорошо, хоть что-то осталось у нас на чердаке: мама любит все раздавать. Стульчик сохранился, потому что был сломан, но когда он мне понадобился, папа его починил.)
Так, где же я оставила бутылку? А, в гостиной, на столе.
Нет, ее здесь нет. Может, у кресла? Тоже пусто. На обратном пути в кухню я увидела бутыль – она стояла на стуле в прихожей. Не помню, чтобы я ее сюда ставила. Может, Петер захотел, чтобы она переместилась?
Я взяла ее двумя пальцами за узкую горловину – да, представьте себе, до такой степени она была легкой, – но не тут-то было! Я не смогла даже сдвинуть ее с места! А поднять смогла, только взявшись за боковые ручки. Что это с нею случилось?
Да, малышу такое не удержать. Я достала с полки чистую бутылочку для кормления. Установив в нее воронку, подняла бутыль – ну и тяжесть! – и наклонила над ней. Ни капли не вылилось. Заглянула в горлышко – темно и ничего не видно, как и прежде. Снова перевернула бутылку вверх ногами и потрясла – ни капли.
Куда подевалась абракадабра? И чем теперь кормить Петера?!
Я села на табурет и глубоко задумалась, для чего положила руки на стол и опустила на них голову.
Надо позвонить Гермесу. Сказать, что его сын остался без еды. А вдруг он подумает, что я загнала амброзию на черном рынке по бешеной цене – дом за унцию?
Селия! Это ведь ее рук дело! Ох, как я зла на нее. Вот кому я позвоню в первую очередь и потребую вернуть божественное детское питание обратно. Не успел же Мосик съесть всё?
Я набрала телефон Селии. Она ответила моментально:
– А, Алисия. Кажется, я забыла сегодня оплатить твои услуги. Чек получишь по почте. Сейчас я его отправлю. Могла бы и не беспокоить меня из-за задержки оплаты, ведь ты такой куш сегодня отхватила…
– Да нет же, Селия! – вскричала я, но она уже бросила трубку.
Тогда я снова нажала ее имя в меню. Оператор сообщил, что телефон отключен. Что за дела? Набрала домашний. Никто не подходил. Так, где ее адрес? Она же мне в самом начале дала бумажку. Я еще хотела переписать те три строчки в ежедневник.
Я побежала в спальню. Так, дело было в сентябре, значит, плащ. Или желтая вязаная кофта. Полезла в карман плаща и обнаружила скомканную бумагу. Ура! Это оно! Верхний Ист-Сайд, разумеется.
Так. Пойду к ней и поговорю напрямую. Пусть они разорвут меня в клочья, но грабить мою квартиру и особенно уносить еду других детей они не имеют права!
Но с кем оставить Петера? А уже темно, и выходить с ним на улицу, я помню, в инструкции Гермеса запрещено. И потом, если никто не подходит к телефону у Селии, то, возможно, у них дома никого нет. Хотя, скорее всего, она просто видит мой номер и не берет трубку.
Положение безвыходное. Придется ехать к ней домой и ломать кулаками дверь. Может, она сжалится при виде моего отчаяния и потоков слез.
А почему Петеру нельзя выходить, когда темно? Скорее всего, какой-нибудь пустяк, типа свечения кожи в темноте. Или Гермес Олимпус просто боится, что его ребенок напугается. Так он, возможно, и не знал, что в Нью-Йорке светло и днем, и ночью. Даже звезд не видно. У нас, в Бруклине, фонари, конечно, встречаются пореже, но на Манхэттене!..
Ладно. Возьму такси. Надену на Петера курточку с большим капюшоном, и все дела.
И правда, ничего не случилось, и мы с Петером спокойно добрались до Пятой Авеню. И кожа Петера в темноте вовсе не светилась!