– Кто там?
В ответ раздалось совсем несуразное:
– Я.
Идиот. Хотя, если вдуматься, ответ прямой и честный. А может, он все же извозчик – в такой-то шляпе?
– Вы извозчик?
– Нет, я посыльный.
А чего сразу-то не сказал?
– Что вы принесли?
– Ничего.
Странно. Но он уже говорил:
– Э-э… Вы няня?
Уф. Так бы и сказал, мол, порекомендовали как отличную, да что там, превосходную няню. Так. Надо держать марку и не показывать, что жутко рада каждому новому подопечному, и тогда они, возможно, только чтобы заполучить меня, предложат неимоверную сумму оплаты.
Я неспешно открыла дверь:
– Здравствуйте, мистер?..
Он не назвался, зашел, затворил дверь, окинул быстрым взглядом прихожую. Я заметила у него небольшую золотую сережку в левом ухе. Не очень это сочетается со старинной шляпой, скажу я вам.
Он наконец представился:
– Гермес Олимпус.
– Как забавно, – я хихикнула. Нет, ну правда, смешно же звучит – Гермес Олимпус? – То есть прекрасная фамилия, сэр.
– Да, я не жалуюсь, – ответил он странно.
Мосик сидел на руках необычно тихо и только таращил глаза на Олимпуса.
– Вампир? – спросил Олимпус.
Я отступила на шаг. Черт, может, это охотник на вампиров и зовут его вовсе не Гермес Олимпус, а, например, Ван Хельсинг.
– Знаете, – сказала я веско, – малыш как раз собирался спать, когда вы позвонили…
– О, я думал, вампиры не…
– Я уложу его в кроватку, – сказала я твердо. И малыш Мосик не взбрыкнул при этом и не начал лягаться, как он обычно поступал, заслышав слова «кроватка» и «манеж». А куда прикажете девать никогда не спящего малыша, когда вам надо… э-э… попудрить носик? Ну, в общем, вы поняли. А этот малыш может покоцать всю мебель в комнате и даже оторвать половину подола вашего любимого и самого дорогого платья, забытого на спинке стула!
– Хорошо, мэм, – сказал Гермес. – Я могу подождать здесь?
– Да, – важно ответила я.
Я усадила Мосика в кроватку с деревянными перильцами и вручила его любимую игрушку – погремушку из белых-пребелых косточек. Чьи это были косточки, я выяснять не стала – меньше знаешь, крепче спишь. В общем, когда-то я решила для себя, что это был раздавленный машиной бурундук. Несчастный случай, ничего не поделаешь! Но зато теперь он служит людям, они ему благодарны, и память о нем, ну, типа, будет вечно звучать перезвоном погремушки. В общем, больше этот вопрос я не поднимала.
Мне послышалось, как хлопнула дверь. А через несколько секунд – еще раз.
Я выскочила в прихожую. Мистер Олимпус был теперь не один. Он качал коляску – невероятно красивую, расшитую золотом, и колеса… что, тоже золотые? Сколько же с этого Гермеса можно запросить? Так вот, в коляске кто-то невероятно мелодично попискивал. Да, все было вот именно невероятным – и коляска, и писк!
– Я знаю, что вы привыкли нянчить необычных детей, – сказал Гермес, – но мой ребенок… он более чем необычен.
– Ну конечно! – Я как можно более нежно и понимающе взглянула в сторону коляски – она, кстати, была плотно занавешена ажурным тюлем.
Все родители заявляют подобное. Типа, уж такого чуда, как мой, вы и не видали. А вы голодного маленького оборотня ловили, когда он по стенам и потолку бегает?
– Познакомьтесь, – сказал мистер Олимпус и откинул кружевную накидашку. – Это мой сын Петер.
– О! – торжественно произнесла я. Хотя повода возвышать тон никакого не было: в коляске, к полному моему разочарованию, лежал и улыбался обычный человеческий малыш. На вид ему было не больше полугода.
– Привет, Петер, – сказала я ему и помахала рукой.
Малыш улыбнулся, протянул ладошку и сжал пальцы, как будто хотел схватить меня за руку.
Интересно, из каких же они необычных? А вдруг из самых обычных? Вдруг какая-нибудь путаница произошла и ко мне направили простого малыша? А я, кажется, уже разучилась нянчить обычных детей.
Какой найти повод ему отказать? Пусть он даже и узнал о Корпорации, и вампира распознает с первого взгляда – мало ли, какие у людей бывают знакомства, – но сам-то обычный, и ребенок обычный.
– Понимаете, я очень загружена работой в последнее время, – честно сказала я. Да хоть на детекторе проверь! Вчера, вон, весь день с близнецами Грыыхоруу пронянчилась. А «вчера» – это как раз самое «последнее время».