Например, морфогенез культуры, который в культурологии рассматривается, как правило, в историко-нарративном плане, требует, на наш взгляд, также и учета процессов эмерджентности, тогда перед нами может предстать иная картина значимости морфогенеза в процессах развития культуры.
Если учитывать хотя бы эти «конспективно изложенные» идеи и принципы системного подхода, очевидно, что одновариантное адекватное описание сложных систем невозможно. В этом смысле развитие различных концепций, моделей и теорий культуры вполне правомерно. Однако, речь, конечно же, не идет о санкционировании фривольной «философии авторских концепций» (чем порой увлекаются). Напротив, говорится о том, что современная методология науки требует, чтобы конкурирующие концепции познания аргументировали и доказывали свою состоятельность, опираясь, прежде всего, на признанный методологический арсенал системного подхода, синергетической теории, теории информации, а также принципа дополнительности.
В этом контексте впору обратиться к принципу дополнительности, который пока нами не затрагивался.
Смысл этого принципа состоит в том, что в реальной действительности встречаются такие сущности (феномены), репрезентация и анализ которых требуют одновременного использования взаимоисключающих понятий, не сводимых к какому-то новому, «третьему» понятию. Наиболее известный и часто приводимый пример проявления принципа дополнительности – это поведение элементарных частиц, которые одновременно ведут себя как дискретные тела с некоей массой (т. е. как корпускулы) и как волны, что в науке и научной методологии получило название «корпускулярно-волновой дуализм» [10]. Однако принцип дополнительности заявляет о себе не только в физике, но и в ряде других сфер: в биологии, психологии, когнитивистике, и, судя по всему, он применим в культурологии. Так, биологические процессы (ассимиляция, диссимиляция, пищеварение, дыхание) отчасти описываются, с одной стороны, на языке физики и химии, их строгих количественных законов, с другой – скажем, инстинкты, на языке психологии, лишенной количественных измерений и законов. Подобная ситуация имеет место и в когнитивистике, где мозговые процессы анализируются, с одной стороны, на языке и в моделях информационных и информационно-импульсных процессов (физики, физиологии, информатики, теории сетей), а с другой – в семиотических, лингвистических и психологических категориях ментальной репрезентации действительности. Все это, так или иначе (прямо или косвенно), свидетельствует о том, что и в культурологическую методологию «напрашивается» принцип дополнительности.
Как будет показано далее, основой реализации принципа дополнительности в культурологии может стать методологический конструкт «культурная форма», к чему мы еще вернемся. А пока же обратимся к реальной практике и реальным примерам воплощения системного подхода в конкретных дискурсах отечественной культурологической науки (обратимся к культуре воплощения системного подхода) вслед за автором обзорной работы по данному вопросу [11].
Ситуация здесь, мягко говоря, противоречивая. С одной стороны, трудно найти культурологический текст, где на словах культура не номинирована в качестве «системы», «сложной системы», «системной целостности». Однако, как показывает анализ, системность культуры чаще всего трактуется формально или весьма «усеченно»: все практически сводится к декларации одного из многочисленных принципов системного подхода – принципа холизма: культура есть целостное единство элементов. Но при этом, к сожалению, не затрагиваются и не анализируются главные онтологические свойства систем, в частности: тип системы и характер ее сложности, спектр противоречий (внешних и внутренних), характер соотнесенности культуры с социальным бытием и т. д. При таком «облегченном отношении» из исследовательской практики попросту выпадают базовые принципы системного подхода – принципы структурности и типа сложности, множественности описания, развития, всесторонности и относительности, коммуникативности и эмерджентности.
В итоге системный подход, как правило, сводится к комбинированию таких «элементов культуры», которые, на взгляд данного автора, являются таковыми. И как показано в уже упомянутой работе [11, с. 139–142], в культурологии бытует девять вариантов подобного «системного представления» культуры, которые отличаются друг от друга лишь комбинациями составных элементов по усмотрению автора. При этом чаще всего в роли составных (структурных) элементов выступают едва ли не произвольно задаваемые «сферы культуры», в качестве каковых выдвигаются не только «духовная» и «материальная» сферы, но также «хозяйственно-экономическая сфера», «техника», «физическая культура», «игра», институты культуры и функции культуры [11, с. 143]. А что касается вопросов о реальном типе системности культуры и механизмах ее функционирования и развития (гомогенность – гетерогенность, линейность – нелинейность, специфика иерархичности структуры, эмерджентность, рекурсивность, референциальность), характера и механизмов отношений культуры и социального бытия, они просто выпадают.