Музыкальный слух у М. совершенно отсутствовал. В этом вопросе существует полное единогласие среди всех, знавших М. Каменский передает, что "отличался полным отсутствием музыкального слуха. Не мог спеть самой простой мелодии, хотя и порывался часто петь". Л. Ю. Брик отмечает, что музыкального слуха у М. не было никакого. Чрезвычайно фальшивил. Родные также отмечают, что музыкой М. не интересовался: "никогда не подходил даже к роялю".
В противоположность полному отсутствию музыкальной одаренности, все, знавшие М., подчеркивают его необычайную ритмическую одаренность в отношении слов, имевшую несомненно очень большое значение для его поэтического творчества. Л.Ю. Брик и Каменский указывают, что у М. чрезвычайно было развито чувство словесного ритма. Товарищ М. по школьным годам сообщает: "говорил М... необыкновенно ритмично, находясь во власти стихотворных волн, которыми он был полон". <...>
Настроения
М. был подвержен резким сменам и частым колебаниям настроения. Часто какая-нибудь незначительная внешняя причина могла сильно изменить настроение в хорошую или плохую сторону. Людмила Владимировна Маяковская передает, что "были свойственны довольно резкие колебания в настроениях, хотя в основном он и был человек жизнерадостный, оптимист". Она вспоминает, как однажды, выйдя в плохом настроении после лекции, М. отправился на пионерский слет и там хорошее настроение снова вернулось к нему[48].
Кассиль также рассказывает, что однажды, находясь в приподнятом настроении духа после очень ответственного выступления, удачно прошедшего, М. никак не мог найти на Театральной площади свободного такси; это настолько испортило его настроение, что, вернувшись к себе, он совершенно забыл про свое выступление, и, возмущаясь, говорил исключительно об этом сравнительно мелком происшествии.
В связи с сильно выраженными колебаниями в настроении, необходимо подчеркнуть большую впечатлительность М. ко всему, что происходило вокруг него и так или иначе привлекало его внимание. О. Брик образно выражается, что "его нервная система была как бы обнаженной перед падавшими на нее извне раздражениями".
"Все окончания нервов были как бы выведены наружу" (Л. Кассиль).
"Был крайне впечатлителен. Неудачи действовали на него угнетающе, успех окрылял. Свою впечатлительность М. умел скрывать" (Л. Маяковская).
Можно было бы еще отметить здесь следующее. Несмотря на то, что в своих публичных выступлениях М. всегда бывал очень самоуверен и не смущался никакими проявлениями отрицательного к себе отношения, он был в глубине души очень чувствителен к мнению аудитории. Как пример можно привести следующее воспоминание, рисующее реакцию М. на провал его пьесы "Баня" в театре Мейерхольда:
"Провал "Бани". На общественном просмотре публика толпами демонстративно покидала партер. -Маяковский все подбегал к бригаде, которая в полном составе сидела на балконе и спрашивал:
- Ну, как? Вам-то нравится?"[49]
С повышенной чувствительностью М. к внешним воздействиям сочетается мнительность. Например возил с собой в дороге специальную мыльницу. Когда останавливался в гостинице, после каждого посещения мыл руки, вообще имел привычку часто мыть руки. Асеев пишет:
"...отсюда всегдашний страх ... к случайному, микроскопическому врагу заражению, царапинке, порезу. Отсюда наивсегдашняя ... повышенная осторожность, переходящая зачастую в мнительность, особенно за последние годы. В парикмахерской требовал полной генеральной и безусловной дезинфекции всего инвентаря перед своей стрижкой"[50].
Неудивительно поэтому, что М. начинал сильно нервничать и беспокоиться, когда заболевал кто-нибудь из родных или близко знакомых. <...>
Передают, что М. боялся нападения на себя. Например, когда выходил из дому, особенно поздним вечером, брал с собой большую палку.
М. был человеком сильных чувств и влечений, склонный к интенсивным и глубоким переживаниям. Хотя он был способен волевым усилием подавлять свои чувства, тем не менее, при большой непосредственности его характера, это не всегда ему удавалось. Этим объясняется то, что его реакции часто бывали очень бурными и несдержанными. Находясь в состоянии сильного душевного волнения, он мог плакать, рыдать. Так было с ним, когда написал "Про это"[51].
За этот счет должна быть отнесена свойственная ему, достигавшая временами сильной степени, общая неуравновешенность в характере. К этому необходимо присоединить еще ясно выраженную склонность давать импульсивные, под влиянием момента, реакции, которую родные характеризуют как вспыльчивость.
Вместе с тем надо сказать, что при всей непосредственности выявления вовне своих переживаний, мог временами быть очень скрытным и трудно доступным даже для наиболее близких людей.
Основной, наиболее общей чертой характера В. В. была необычайно интенсивная жизнедеятельность, бурная темпераментность.
"Был человеком с необычайно большим внутренним напряжением, был всегда как был под большим давлением" (Кассиль).
"Особенно характерным кажется мне в М. его постоянная напряженность, необыкновенный расход энергии. Радостные или трагические переживания, они всегда шли на подъеме, на темпераменте. То, что его занимало в данную минуту - игра ли, поэзия или любовь - всему он отдавался целиком" (К. М. Синякова).
"Всегда главное в М. - его рост, умение схватывать идею, его энергия действующего вулкана" (Каменский).
"М. был прежде всего человек борьбы", "страшный противник, яростный, не знавший пощады".
В тесной связи с интенсивностью чувствований и повышенной впечатлительностью необходимо рассматривать и накладывавшую столь яркий отпечаток на все поведение М. склонность его к преувеличению - гиперболизм. М. ни в чем не мог ограничиваться средней мерой, ему было свойственно стремление выходить за рамки обычного. Это сказывалось во всем, вплоть до мелочей быта. <...> Когда он что-либо покупал или дарил, это всегда было в количестве, в несколько, иногда во много раз, превышавшем обычное (например, десятки корзин цветов, коробок с конфетами, груды фруктов). И так во всем.
Отношение к природе. Родные подчеркивают, что М. всегда очень любил природу. В особенности, конечно, это сказывалось в его детские годы, проведенные на Кавказе. Школьный товарищ М. также передает: "привлекала в нем также большая и нежная любовь к природе". Но и впоследствии любовь к природе вспыхивала в нем не раз в моменты личных, имевших лирический характер переживаний.
Любовь к природе выражалась также в большой любви к животным. В детстве, например, любил уходить с собаками в лес. Интересно, что уже в Москве, в 1924 г., держал у себя в комнате белку; в 1927-28 гг., когда жил на даче под Москвой, была коза.
Отношение М. к людям сильно менялось в зависимости от целого ряда обстоятельств. Все, близко его знавшие, утверждают, что в отношении родных и близких ему людей проявлял большую внимательность и заботливость, доходившую до нежности. Очень любил мать и сестер. Большую заботливость выказывал в отношении своих друзей, находившихся в трудных обстоятельствах. Н. Асеев приводит следующий пример отзывчивого к нему отношения со стороны М. Во время болезни Асеева М. взял на себя ведение всех его литературных дел, хлопотал, ходил по редакциям. Асеев узнал об этом лишь впоследствии со стороны, поскольку сам М. ничего ему об этом не говорил. Такое же заботливое отношение было проявлено со стороны М. и к Хлебникову в годы разрухи. "Таскал ему чай, сахар и дрова, заботился о нем, как о малом ребенке". Аналогичных примеров можно было бы привести много.
В то же время, при других условиях М. мог быть иным. Нередко случалось, что он бывал резок и порою груб в обращении как с близкими, так и с людьми ему незнакомыми или мало знакомыми, не считаясь порой совершенно с настроением окружающих. Если человек ему не нравился с первого взгляда, он мог позволить себе злую шутку, сарказм или эпиграмму, часто незаслуженную. Обладая блестящим остроумием, которое он мог делать очень едким, он часто этим больно ранил людей. При всем том необходимо, однако, подчеркнуть, что ему было чуждо пренебрежительное отношение к людям, желание нарочито унизить или осмеять человека из одного лишь желания поиздеваться над ним. Отношение М. к людям всегда отличалось большой прямотой и искренностью и всегда проистекало из того душевного состояния, в котором он в момент общения с ними находился. Его действия, чувствования определенны, непосредственны, носят на себе печать прямоты, искренности. М. совершенно не был способен к лицемерию, обману, фальши, хитрости, задним мыслям или хитроумным комбинациям. Все это было настолько чуждо его характеру, что он испытывал нечто вроде суеверного страха перед людьми, у которых эти особенности были выражены. Резкость в поведении объяснялась большой изменчивостью настроений. В другой обстановке и находясь в другом состоянии духа он мог быть очень добродушным и благожелательным.