— Спасибо, мистер Прайс, — отвечает она.
Метрдотель проводит нас наружу. Дует теплый ночной ветерок. Рэчел сидит напротив меня, при свечах она еще красивее. Тим, гладко выбритый, в дорогом итальянском костюме, который я ему купил этим летом, с прилизанными волосами, безрассудно сыплет комплиментами Рэчел — можно подумать, будто их что-то связывает. Видимо, Тиму с девушкой комфортно, и я за него почти счастлив. Я заказываю «майтай», Рэчел — «перье», а Тим — пиво. Выпив коктейль, заказав второй, послушав, как эти двое нудят про MTV, колледж, любимые фильмы, про кино об изуродованной девочке, которая примиряется с собой, я уже расслаблен и выдаю анекдот с ключевой фразой «А можно мне, пожалуйста, рот прополоскать?» Оба признаются, что не поняли, нужно разъяснять, и я меняю тему.
— Что это за штука у тебя на волосах? — спрашиваю я Тима.
— Это «Тенакс», папа. Гель для волос. — Он с притворным гневом глядит на меня, потом на Рэчел. Та улыбается мне.
— Я просто спросил, — лениво говорю я.
— Так чем вы занимаетесь, мистер Прайс? — спрашивает Рэчел.
— Просто Лес.
— О'кей. Чем вы занимаетесь, Лес?
— Недвижимость.
— Я тебе говорил, — замечает Тим.
— Да? — переспрашивает она, пусто глядя на меня.
— М-да, — кисло отвечает Тим. — Говорил.
Наконец она отворачивается.
— Я забыла.
В голове мелькает образ Рэчел — нагой, руки на грудях, в моей постели, — и идея взять ее, обладать ею не кажется непривлекательной. Тим делает вид, что моего неотрывного взгляда не замечает, но я знаю, что он очень внимательно смотрит, как я смотрю на Рэчел. Рэчел дерзко со мной кокетничает, и я все размышляю, кокетничать ли мне в ответ. Приносят ужин. Мы быстро едим. Потом заказываем еще выпить. К этому времени я уже достаточно надрался, так что наклоняюсь и призывно улыбаюсь Рэчел. Тим уже сдулся — его будто и нет вовсе.
— А вы знали, что сюда Роберт Уотерс приехал? — спрашивает нас Рэчел.
— Кто? — угрюмо переспрашивает Тим.
— Да ну, Тим, — говорю я. — Роберт Уотерс. Который в сериале — как его? «Воздушный патруль».
— Видимо, я телик мало смотрю.
— А, ну да, — фыркаю я.
— Ты не знаешь, кто такой Роберт Уотерс? — спрашивает его Рэчел.
— Нет, не знаю. — В голосе раздражение. — А ты знаешь?
— Я вообще-то встречалась с ним на инаугурации Рейгана, — отвечает Рэчел. И затем: — Господи, я думала, его все знают. — Она изумленно качает головой.
— Я не знаю. — Тим явно сердится. — А что такое?
— Ну, как бы неудобно. — Рэчел улыбается, опускает глаза.
— А что такое? — повторяет Тим. Холод чуточку испаряется.
— Он тут с тремя парнями, — объясняю я.
— И? — спрашивает Тим.
— И? — смеется Рэчел.
— Один из них сегодня клеил Тима, — сообщаю я Рэчел, пытаясь угадать, как она отреагирует: сначала она не реагирует вообще, а потом смеется, и тогда я смеюсь вместе с ней. Тиму не смешно.
— Меня? — спрашивает он. — Когда?
— В баре, — отвечает Рэчел. — Сегодня на пляже.
— Этот? Тот парень? — вспоминает Тим.
— Ага, он. — Я закатываю глаза.
Тим вспыхивает:
— Он славный. Славный парень. И что?
— Ничего, — говорит Рэчел.
— Я уверен, он очень славный, — смеюсь я.
— Очень славный, — хихикнув, повторяет Рэчел.
Тим смотрит на нее, потом злобно — на меня, это же я виноват, потом опять на Рэчел, и тут его лицо меняется, словно он понимает, что одно, возможно, ведет к чему-то другому, и эта мысль его успокаивает.
— Разумеется, вы оба заметили, — говорит Тим, улыбаясь Рэчел, потом зловеще — мне. Он закуривает, дразнит меня. Но я лишь улыбаюсь и делаю вид, что не вижу.
— Разумеется, мы заметили, — говорю я, похлопывая Рэчел по руке.
— Ну же, Тим. — Она слегка отодвигается. — Ты им нравишься. Ты здесь, наверное, самый молодой.
Тим усмехается, глубоко затягивается.
— Я не заметил, сколько здесь «молодых». Прости.
— Не курил бы ты, — замечает Рэчел.
— Я тебе говорил, — прибавляю я.
Тим смотрит на нее, потом на меня.
— Почему? — спрашивает он ее.
— Потому что это вредно, — серьезно отвечает она.
— Он это знает, — говорю я. — Я ему вчера вечером говорил.
— Нет. Ты велел не курить, потому что «мы на Гавайях», а не потому что это вредно. — И смотрит пристально.
— Ну, тебе вредно, а мне неприятно, — легко говорю я.
— Я же не дышу тебе в лицо, — бормочет он. Смотрит на Рэчел в надежде на спасение. — Тебя я тоже напрягаю? Ну то есть, блин, мы же на улице. На улице.
— Просто — не курил бы ты, — говорит она тихо.
Он встает.
— Ну, докурю еще где-нибудь, о'кей? Раз уж вам обоим это не нравится. — Пауза, и затем: — А что, папа, сегодня шансы вполне себе ничего?
— Тим, — говорит Рэчел. — Не надо уходить. Сядь.
— Нет уж, — подзадориваю я. — Пусть идет.
Тим уходит.
Рэчел поворачивается.
— Тим. Ох боже мой.
Он идет мимо двух кадок с пальмами, мимо пианиста, одного из педиков, пожилой танцующей пары, вот он в ресторане, вот он вышел.
— Что с ним такое? — спрашивает Рэчел.
Больше мы с ней не разговариваем, слушаем пианиста, приглушенные разговоры в ресторане, далекий плеск волн, что накатывают на берег. Рэчел допивает — не помню, когда она заказала. Я подписываю чек.
— Спокойной ночи, — говорит она. — Спасибо за ужин.
— Вы куда? — спрашиваю я.
— Пожалуйста, передайте Тиму, что я прошу прощения. — Она вот-вот уйдет.
— Рэчел, — говорю я.
— Я его завтра найду.
— Рэчел.
Она выходит из ресторана.
Я открываю дверь в номер. Тим сидит у себя на постели, смотрит в окно, вокруг колышутся занавески. Совсем темно, не считая луны, и хотя балкон открыт, пахнет марихуаной.
— Тим?
— Что? — оборачивается он.
— Что случилось?
— Ничего. — Он медленно встает, закрывает балконную дверь.
— Хочешь поговорить? — Я чуть не умоляю.
— Что? Ты спрашиваешь, хочу ли я поговорить? — Он включает свет, гадко улыбается.
— Да.
— О чем?
— Это ты мне скажи.
— Не о чем разговаривать, — отвечает он. Шагает вдоль кровати — неторопливо, лениво, изможденно.
— Ну же, Тим. Прошу тебя.
— Что? — Он с улыбкой вскидывает руки. Глаза распахнутые, воспаленные. Он снимает пиджак, кидает на пол. — Не о чем разговаривать.
Мне остается лишь сказать:
— Дай мне шанс. Прошу тебя, не лишай меня шансов.
— У тебя никаких шансов и нет, пижон. — Он смеется и повторяет: — Пижон.
— Ты шутишь.
— Ничего. Абсолютно ничего, — повторяет Тим уже не так жестко. Останавливается, садится на кровать спиной ко мне.
— Забудь, — зевает он. — Абсолютно… ничего.
Я все стою.
— Ничего, — повторяет он. — Nada.[28]
Я долго брожу вокруг гостиницы и наконец сажусь на скамейку над морем, возле прожектора, что светит в воду. Два морских дьявола выплыли на яркий свет, кружат в воде, плавники медленно хлопают в прозрачных освещенных волнах. Больше на морских дьяволов никто не смотрит, и я вроде бы ужасно долго наблюдаю в одиночестве, как неутомимо они плавают. Луна высоко — яркая, бледная. За гостиницей пронзительно вопит попугай. Газовое пламя садовых факелов. Я уже собираюсь пойти к портье и попросить другой номер, и тут слышу за спиной голос:
— Mania birostris, также известен как гигантский морской дьявол. — Из темноты выступает Рэчел — она в трениках и смелой маечке с надписью «Лос-Анджелес», в волосах по-прежнему цветок. — Родственники акулам и скатам. Обитают в теплых океанических водах. Большую часть жизни проводят либо частично зарывшись в ил или песок, либо плавая у самого дна.
Она перешагивает скамейку, опирается на прожектор и разглядывает двух больших серых монстров.
— Двигаются с помощью волнообразных движений грудных плавников, длинный хвост служит рулем. Питаются главным образом ракообразными, моллюсками, морскими червями. — Она умолкает, смотрит на меня. — Иногда вылавливали морских дьяволов, которые весили более трех тысяч фунтов и достигали двадцати футов в ширину. Морских дьяволов очень боятся из-за их размеров. — Она смотрит на воду и говорит дальше, будто читает слепому: — В действительности они предпочитают уединение. Переворачивают лодки и убивают людей лишь в целях самообороны. — Она снова смотрит на меня. — Откладывают темно-зеленые яйца, почти черные, с кожистым покрытием, на концах усики, которые цепляются за водоросли. Когда детеныши вылупляются, пустые оболочки относит к берегу. — Она молчит, потом тяжело вздыхает.