– Да вот такое краденое! Арсеньев этот твой – да, приносил, сдавал. А ограбили вчера: охранника вырубили и вынесли миллиона на три.
– Три?
– Ну где-то так. Надька, я знаю, что ты вообще ни при чем, но кольца-то ты принесла… И заявление уже приобщили.
– Ну и чо делать теперь? – Надька уставилась в пол, разглядывая завитушки на линолеуме.
– Да ничего уже не делать. Максимум – могу тебя под подписку о невыезде оформить. Но это нарушение будет так-то… Нафиг мне это надо… Только если ты… Ну то есть мы с тобой…
Надька посмотрела на лейтенанта и тихо встала со стула.
– Только давай быстрее, а то Юлька скоро ломиться начнет.
Клаполга
В огромном купе было столько уступов, крючков, перекладин и сеток, на которых можно было повиснуть, уцепиться, схватить и поковырять, что Валерка не знал с чего начать. Он тихонько поглядывал на чернеющие на фоне ослепительного окна фигуры матери и отца, между которыми тремя пароходными трубами торчали стаканы, обхваченные железным.
Валерка хотел начать проситься на вторую полку, но понял, что пока поезд не поедет, родители не будут стелить бельё, а значит на полку запрещено. А стелить белье в неподвижном поезде нельзя – это Валерка знал из опыта.
– Пап, а какая птица вот так кричит: ку-ку…
– Кукушка, конечно… – отец повернул голову к Валерке и превратился из черного профиля в обычное лицо со светящимися ушами.
– Да, кукушка… А вот так кто кричит: уи-и-и-и.... – валеркино "и" заполнило купе, ударилось об мать и тут же прекратилось.
– Не знаю… Может… Наташ, кто так кричит?
– Я так кричу, господи. Да не знаю я. Иволга… – раздраженно ответила мать.
Валерка несколько раз повертел в голове слово "иволга", ничего в нем не нашел и спросил:
– Иволга?
– Иволга, Иволга, Валер. Птица такая. Ну, она такая – как все птицы, только иволга.
– Понятно… А кто вот так вот кричит: клап-клап-клап! – Валерка подражал любимому звуку, с которым отщелкивались замки на отцовском дипломате.
– Клаполга – ответил отец.
– Клаполга? – удивился Валерка, – А разве такая бывает?
– Бывает, конечно. Обитает только у нас в городе, – Валерка заметил, что отец чиркнул глазами по материному лицу. – Только у нас и больше нигде. И живет себе клаполга, живет. Долго живет с одним самцом-клаполгой. У них рождается клаполжонок. А потом летом клаполги все вместе улетают на юг на поезде, и самочка клаполги находит там другого клаполгу.
Мать загрохотала стаканами, передвигая весь пароход поближе к окну, чтобы поставить на стол большие круглые локти, сцепить ладони птичкой и положить на них злое лицо.
– А зачем же другой клаполга, если уже есть один? – удивился Валерка.
– А вот это, сын, еще орнитологами не разгадано. Наверное, потому что клаполги-девочки не очень умные. – ответил отец.
– Зато клаполги-мальчики больно умные! При ребенке-то зачем! – мать вскочила и стала разматывать полосатую копну матраса.
Поезд тронулся. Валерка с ожиданием смотрел, как мать расправляет простыни: рывками, поднимая волны пахнущего крахмалом ветра. Он тут же решил, что как только залезет, будет все время смотреть в окно, чтобы самому увидеть клаполгу.
Трусы с балясинами
– Я тебя, сучку, если еще раз мать мою тронешь, как шпротину достану оттуда, поняла?! – Валерка Силихин глухо колотил в дверь, мясисто обитую синим дерматином, и орал на весь подъезд.
– Поняла, кто подол подняла, баран! – из-за двери вырвался визгливый голос, пробивавший даже дерматиновый панцирь. – Иди вон к своей Ленке, там тебя ждут небось в трусах с балясинами!
– Юлька, не выводи меня! Я, блять, сто раз уже все объяснил! – еще громче орал Валерка.
– В задницу себе крикни, дебил тряпошный! Или Ленке в жопу орани, может сиськи голосом надуешь, козел!
– Юль, давай спокойно, – Валерка выдохнул, понизил голос, и в этот момент вниз по лестнице прошмыгнула похожая на трость старушка-соседка. – Юль, давай снова: мы увидели, что хата ленкина горит. Саня в пожарку побежал, а я дверь ломать стал, может живой кто или вещи выносить.
– А чо-то ты-то не побежал в пожарку-то? Голых баб там не валяется, что ли?
– Юля-а-а-а… – Валерка прислонился спиной к двери и вытянул ноги на площадку. – Я сломал дверь, в хате пиздец дыму. Я на полу у двери её увидел: лежит – мордой в коврик, жопой вверх. Я вытащил её на лавку и искусственное дыхание стал оказывать. Я виноват, что ли, что она там в одних трусах батистовых шарахается по пожарам?
– Мне Лидка рассказала, кто там шарахется, и что ты там оказывал руками своими сраными. Вас, наверное, просто Файка с третьего раньше засекла, а вы и хату подпалили, чтобы алиби.