– Юль, ну ты дура что ли?! Скажи, что да, так я встану и сам в поссовет на развод пойду подам. Ты думаешь, я сестру твою за жопу хватал, пока из квартиры тащил? Ты совсем, что ли, дура? Дура, да?
– Манда! Я тебе подам на развод, сволочь! Я на тебя в суд подам за аморальный ущерб!
– За моральный, Юль… – Валерка улыбался. Он, да и весь подъезд давно знал, что если до суда дошло, то скоро откроет.
– За всё подам!
– За всё… Хлеб-то есть дома?
– Нету хлеба. И дома у тебя нету!
– Ну серьезно, Юль…
– Да завались хлебу! За неделю не сожрешь. Винограда лучше купи. Без косточек.
– Хорошо.
– И сыр. И не приходи со всем этим! И возьми вина полусладкого, у меня горе: муж-придурок и сестра-шлюха.
Спасибо
Когда Рыбникова уволили, он переехал в общежитие на окраине города. В комнате, где он поселился, стояла хрусткая полуторная кровать с плоским матрасом, бывший белый холодильник, и телевизор, всем корпусом умоляющий не включать. Рыбников сидел на табуретке и рассматривал глубокие царапины на коричневом крашеном полу. Наверное, предыдущего жильца вытаскивали за ноги, а он отчаянно цеплялся за свои бюджетные двенадцать квадратов. У Рыбникова пока не было никакого плана. Единственное, чего он хотел – это забрать два оклада в кассе НИИ и больше никогда не видеть коричневый каракуль химии на голове кассирши Антонины Григорьевны.
В дверь постучали. Рыбников встал, поправил рубашку и пошёл открывать. В коридоре, который на самом деле был общим холлом с дырявым диваном, телевизором и высоким полумёртвым растением, стояла женщина в халате.
– У Витьки день рождения в пятницу. Мы скидываемся всем блоком, хотим подарить магнитофон… – незаметно картавя, сказала женщина. – Я Саша. Деньги мне сдавать.
– Но… Я же только что въехал… – Рыбников смутился.
– Ну это невежливо, в конце концов. Ну и что, что въехал. Что, Витька не человек, что ли? – она сунула руки в карманы, взволновав нарисованные на халате бледные от стирок пионы.
– Нет, ну человек, конечно, я же не говорю, что… Я наоборот, вежливо же…
– Просто из вежливости сдавать не надо… – обиделась женщина-Саша, – если решишь скидываться, то шестьсот рублей в пятнадцатую комнату занеси.
– Хорошо, спасибо… – закончил Рыбников.
Саша развернулась и пошла в сторону кухни, раскачивая пионами. Шестьсот рублей Витьке на магнитофон. Пятнадцатая комната. Все понятно. Соседку слева зовут Саша. А справа живет какая-то семья – их рыжая коляска стоит у двери. Значит, Витька занимает одну из двух оставшихся комнат: направо в угол или налево в угол. Наверное, направо, потому что налево – ярко-синий махровый коврик, каких у людей по имени Витька просто быть не может. Рыбников вернулся к себе, накинул куртку и пошёл на остановку.
******
В троллейбусе было жарко. Большая оранжевая кондукторша развалилась на двух сидениях: до ближайшей остановки ехать минут десять, а кроме Рыбникова никто не вошёл. Рыбников с удовольствием подпрыгивал на пружинистом сидении у окна и смотрел на проезжающие по встречке машины. До НИИ было полчаса езды, и пока можно было подумать про то, как он будет жить в своей новой комнате, что нужно купить, а что есть в коробках, которые он увёз из однокомнатной квартиры на улице Беринга. Две кастрюли, ковшик, глубокая сковородка: переложены газетами, на самом дне, под тарелками. А вот заварника нет – Светка забрала, потому что “таким дебилам как ты, Лёша, чай нельзя пить, а то чаинками подавишься”. Рыбников ей сказал “Спасибо, Света, я новый куплю”. Надо купить.
****
Ноябрьский оклад и аванс за декабрь – проверяй, – Антонина Григорьевна выложила стопку денег перед Рыбниковым.
– Спасибо. А оклад за декабрь? – спросил Рыбников.
– Эва чо! За декабрь ему оклад. В январе после праздников придёшь, не сахарный. Никому не дали, а ему дай! С какой это стати?! – кассирша мелко затрясла химией, имитируя гнев.
– Понятно. Хорошо. В январе. После праздников. До свидания, спасибо, всего доброго. – Рыбников забрал деньги и пошёл по коридору к лифту, оставляя кассиршу клокотать себе под нос “…вежливые все стали, “спасибо”, да “всего доброго”… добрых нашёл…извините уж, что злые…”.
****
В троллейбусе та же самая кондукторша расталкивала скопившихся пассажиров оранжевыми боками, чтобы оторвать и сунуть в протянутые ладони серые билетики. Рыбников, прижался к окну, кое-как высыпал мелочь в растопыренную ладонь кондукторши и ухватил двумя свободными пальцами протянутый билет.