Конечно, ей много советовали. Удивлялись тому, что на снимках маловато людей. А как же подсмотренные жанровые сценки, как же злоба дня, как же галерея, чтоб ее, лиц и сюжетов… Как же тенденции и актуальность? Но над всем этим вдруг вставали сахарные горы облаков, громоздились, касаясь толстыми животами метелок тростника на закраине обрыва. И Инга забывала о советах. Олегу и Виве говорила, смеясь над собой:
— Ну что поделать, такой вот я акын, что вижу, то и пою.
— Моя упрямая детка, — смеялась тогда Вива, откидываясь на спинку стула и моргая уставшими от картинок глазами, — ты научилась слушать себя, а не других.
Инга пожимала плечами. Слушать себя было увлекательно. А когда она уходила в поля с маленькой послушной камерой, то этим и занималась, отслеживая и слушая тончайшие внутри себя звуки и шорохи. Шаг по тропе, взгляд на ее изгиб, что именно в этом месте укрыт темными ладошками чистотела с яркими круглыми звездочками цветков. И — успеть, еще не сделав следующего шага — подарить этот шаг фотокамере, вдруг он останется, а? Именно таким.
Когда что-то не получалось, особенно не переживала, помня о том, что она может помнить это все сама, головой и сердцем. А если получалось — радовалась.
А за нее радовалась Вива и, объяснив Олеге, какой он молодец, кормила его бубликами. Потому что сказал — в Москве таких нету, Вива великолепная. Только вот с тобой, на террасе.
Утром Инга проснулась держа в сонной голове сразу несколько мыслей. Картинки так и не обработала, ну ладно, не каждый день сын уезжает в свои летние приключения, еще будет у нее время занять себя, чтоб меньше скучалось. А к вечеру такси привезет Виолу с Ташкой, а не виделись уже, надо же — почти десять лет?
Инга тогда встретилась с подругой на паромной переправе, когда та, вместе с Павличком и дочерью, на машине приехала в Крым, как сказала — проехаться по ЮБК, показать своим южные места. Выскочила из пыльной машины, взъерошенная, пополневшая, с круглыми щеками, ревниво оглядывая Ингу в шортах и рубашке цвета хаки.
— Ой, подруга, ну ты вроде в обратную сторону живешь, будто тебе снова двадцать, научи, а?
— Лучше жить в провинции, у моря, — процитировала Инга, смеясь.
Виолка не поняла, но они расцеловались. И часок посидели в шумном кафе, с неважным кофе и черствыми пирожными.
Тринадцатилетняя голенастая Ташка, с такими же, как у матери круглыми голубыми глазами, свысока оглядев Ингу, повертела на пальце темные очки, и, поправив на остром плечике конский хвост, ушла на шумную, полную автомобилей и людей площадь. Общаться не стала. А Павличек, вытирая платком полысевшую макушку, кивнул и остался что-то там у машины делать.
— Столичная мамзель, куда там, — с гордостью сказала Виолка, провожая глазами тонкую фигуру дочери, — хотела я ее в музыкалку отдать, ну не пианино, конечно, а что помоднее, электроника там разная, так она мне, фи мамо, какие ви провинциальные, я в школу моделей пойду, и на курсы дизайнеров. Так и плачу сейчас, за то, что учится жопой вертеть, модель малолетняя. Твой-то как?
И она захихикала, утыкая курносый нос в стаканчик:
— Сын двух отцов, а? Помнишь, как мы твоего Каменева крутили? Эх, все ты, Инка, испортила тогда.
Обижаться на Виолку Инга не умела, просто посмеялась вместе с ней.
— Ты Ташке хоть не скажи, а то убью обеих, — посоветовала.
И Виолка обиделась сама.
— Чо я не понимаю, что ли? Молчу, как рыба. Потому и лялякаю вот с тобой. Чтоб никому больше.
И быстро выболтав какие-то столичные, совершенно далекие от Инги новости, дохлебала кофе и засобиралась, поглядывая, как Павличек нетерпеливо переминается на жаре рядом с машиной.
— Пора мне, Инкин. Пока доехали, три раза чуть не развелись. Этой жарко, тому бензин дорогой, этой туалеты грязные, тому — граница строгая. Достали, оба.
— Приехала бы сама, — сказала Инга, выходя следом на белую от зноя площадь, — пожила у нас, недельку, море, тихо.
Но Виолка махнула рукой в кольцах.
— Та. Куда там. Вот на десять дней еле вырвались вместе. Работа, Инуся, одна сплошная работа. Ателье, как я и хотела. Я там главный мастер. Хорошо, не хозяйка, у нее голова болит, документы то се. А я только девок гоняю, чтоб дурака не валяли. Тебя подбросить, до дома-то?
Инга отрицательно покачала головой, поправила выгоревшую бейсболку:
— Тут всего-то шесть километров, как раз пройдусь степью, давно не была на раскопе, на Порфмии.