— Пить хочу.
— А спать? Хочешь?
Она повела плечами, чтоб лучше чувствовать его руки. И он повторил, в самое ухо, нажимая голосом:
— Хочешь?
Ответила жалобно, с юмором сердясь на себя:
— Ты злодей, Сережа Бибиси. Хочу. А у них тут, в самом разгаре.
— А мы уедем, — прошептал, дыша в ухо.
— Лица! — заорал кто-то, и толпа подхватила, скандируя, — лица, Оум, да-вай, да-вай!
Музыка оборвалась. Олега кивнул и выбрал, поставил другую. Мелодия была тихой и медленно кружила вокруг его слов, что начал говорить звучным, пародийно грассирующим баритоном.
А на огромном белом экране вспыхнул первый кадр.
Смуглое лицо эльфа с длинными, убранными в хвост, темными прядями.
— Василий Демченко! — вещал Олега, под смех и возгласы толпы, — кандидат в мастера спорта по плаванию, преподаватель областной спортшколы!
— А-а-а! — закричали вокруг и захлопали.
На месте Васечкиной физиономии появились прищуренные глаза под русой челкой.
— Ольга Петровкина! — Олега кинул руку в толпу, кивая Олечке, — студентка Харьковского института культуры, будущий искусствовед!
… Сердитое широкое лицо и белесые брови, нахмуренные над светлыми глазами.
— Н-николай Кацыка! Первый парень на деревне, шу-чу, администратор конного клуба!
На экране светили всем полузакрытые глаза на светлом задумчивом лице, окруженном облаком волос.
— Анна Ковальская! Девочка, что заблудилась в цветке мальвы! Шу-чу! Дипломированный артист балета, лауреат фестивалей фриданса, постановщик танцевальной программы долины солнца! И любимая женщина о-о-ослепительного Оума!
Олега раскланялся, прижимая руку к сердцу.
— Вы слушаете?
— Да-а-а!
— Я продолжаю!
Сережа повел Ингу из толпы, а на экране мальчики и девочки таскали хлам, складывая в мешки, спорили, стоя и размахивая руками, сидели, смеясь, бежали, неловко в остановленном кадре поднимая коленки. И они же, стоя на песке, хохотали, показывая и узнавая.
— Стой тут.
Горчик убежал обратно и скоро вернулся, вместе с Колей. Тот вынимал из кармана ключи, передавая их Сереже.
— Меня Димон довезет. Та мы ж сегодня тут, так что, я как вернусь, заберу. Деду привет, ага. От всех.
Он помахал Инге и удалился.
Вместе они влезли наверх, где в лунном свете блестели машины и велики. От палатки им помахал неопознанный черный силуэт, сказал смутно знакомым голосом:
— Доброй ночи, Инга Михална. Серега, бывай.
Усаживаясь на широкое сиденье мотороллера, Инга сонно обиделась, пока Горчик тыркал, заводя машинку:
— Тебя как друга, прям — Серега. А меня по имени отчеству. Будто я какая бабушка.
— Уважают.
Сережа вырулил на грунтовку, там музыка и крики стихли, отгороженные ночными пологими холмами. Нагнулся, прибавляя скорости.
— Держись, Инга Михална! Через полчаса будем у Гордея! Супер, да?
— Ага! — ветер явился и кинулся в горячие лица, задергал воротник Сережиной рубашки. Он прибавлял скорости, смеясь, кричал, а перед ними на белой дороге прыгало пятно света.
— А как ты хотела, моя ляля? Жизнь бежит. Вон Олега и Нюха, в любой момент и мы с тобой — дед и бабка! Офигеть, да? Что?
— Остановись, говорю!
Скутер тыркнул и дернулся. Инга спрыгнула и побежала в сторону, исчезая в темноте.
— Инга? — Серега затоптался рядом, беспокойно вглядываясь в темень, — не смей далеко. Я за тобой.
— О! — слабым голосом ответила она, — да стой там. Щас…
И он стоял, пока не вышла, вытирая рукой рот. Снова села, свешивая ноги к земле по бокам послушной машинки.
— Поехали?
— Ты там что? Тебя рвало, да? Ляля моя, ты отравилась, наверное? Вот черт, я ж говорил, ракушки эти. А ты что конь, куда только влезало.
— Серый, иди сюда.
Он сел, оглядываясь на нее, и уже ставя ногу на педаль. Инга засмеялась.
— Олега ему. Нюха. У нас в семье, Сережа Бибиси, несколько, гм, другие традиции. Вот мама Зойка в сорок почти лет, хлоп и родила себе Ванечку.
— Р-р-р, ик… — сказал мотороллер.
В степи стало совсем тихо. Из темноты скрипели и журчали сверчки, далеко позади еле слышно играла музыка, вернее, от нее сюда доносились лишь барабаны, тумкали мерно, подчеркивая тишину.
— Инга, — сказал Горчик, поворачиваясь и беспомощно расставляя руки, — ты чего, ты да? Ты, что ли?..
— Угу, — согласилась она. Подождала. И попросила, с досадой смеясь его ошарашенному молчанию, — ну, едем?
Он молчал, неудобно сидя, упираясь ногой в землю и повернув лицо, видное ей смутно, с черным, обрисованным луной ухом. Потом медленно отвернулся, нагибаясь. Мотор послушно затарахтел, машина вильнула, выравниваясь, и поехала, со скоростью тихо идущего пешехода.