— Он очень талантливый, — сказала, как попросила о чем-то.
Наталья кивнула, гладя плюшевый бок игрушки.
— Очень. Я знаю. Но пойми, это его путь и его ноша. Да что ты. Ты маленькая совсем еще. Точно решила не говорить?
Теперь кивнула Инга. И обе не стали проговаривать вслух это вот, женское. Два предполагаемых отца. Можно умолчать об одном, и вынудить Петра к каким-то действиям. Можно было бы. Но, признавшись Наталье, Инга все точки над «и» расставила четко. И та с удивленным уважением тайно разглядывала темное решительное лицо.
Встала, кладя на тахту слона.
— Поспи. Завтра все решим. Если надо, билет поедем, купим с тобой. Думаю, на текущие поезда — без проблем, или к проводнику я подойду.
У себя в спальне Наталья села перед зеркалом. Аккуратно снимая макияж, подумала об очевидном, таком простом, о чем в присутствии этой девочки не думалось, а без нее — пожалуйста: может быть, она вообще все врет, и через пару месяцев Петруша скажет, ах, прости дорогая, вот у меня новая молодая жена. Почти ровесница Лильки. Но мысль эта не взволновала ее, да пусть что хочет, то и делает. Может, оно и к лучшему будет, и она, наконец, отдохнет.
Наутро она снова кормила Ингу, картофельным пюре с тушеным мясом. Сидела напротив, поражаясь и внутренне смеясь сложившейся ситуации. Никогда раньше мужниных любовниц она в семью не принимала, хотя видела, так делают многие. Ее подруга, бывшая теперь, Ирка, куря на балконе, вполголоса как-то философствовала:
— А что такого-то? Все равно после к жене бегут, ах, моя родная, ах, милая, то все хлам и тлен, одна ты мне звезда путеводная. Ну, так хоть знать, с кем вошкается.
— Сводный отряд поблядушек Каменева, — усмехнулась тогда Наталья, — на первый второй рассчитайсь.
— Фу ты циничная какая, Натали.
— Уж какая есть, Ириш.
И вот теперь сидит напротив смуглая, беременная, возможно, от ее собственного когда-то возлюбленнейшего мужа…
— Ах, черт! — она со стуком положила на стол чайную ложку.
Инга перестала жевать и глаза сразу стали испуганными. Наталья махнула рукой, смеясь:
— Я так. Доедай.
Ушла в спальню, упала на мягкий пуфик, разглядывая себя в зеркале. Как ты сказала, дорогуша? Привычное такое — возлюбленнейший… Смеялись еще, вместе, после любви. А теперь вспомни, как он тебя обкладывал сетями, как настойчиво добивался. Пару лет потратил, чтоб завоевать. И точно ли ты его так сильно любила? Или как в том анекдоте, решила, ему проще дать, чем объяснить… Он тебя взял по всем правилам крепостной осады. Потому что он так хотел. И был в этом методичен и терпелив, упорен и энергичен.
— Твою бы энергию, Петенька, да в твой бы талант, — сказала зеркалу.
В мастерских стояла сонная тишина, хотя давно уже прошло утро, и время нехотя подбиралось к полудню. По лестнице они поднимались вместе. Наталья, идя позади, сказала вполголоса:
— Я тебя доведу и уйду. Чтоб никто не зацепил вдруг. Если надо будет, насчет билета, звони, поняла?
— Да. Спасибо. А ему… — Инга замялась, у входа в гулкий большой зал, — если он спросит, я где ночевала, что сказать?
— Да скажи правду. Делов-то, — Наталья подбадривающе улыбнулась, осторожно обходя рассыпанные на полу грязные пластиковые тарелки.
Дверь в мастерскую Петра была прикрыта, и, берясь за ручку, Инга повернулась в сумраке коридора.
— Спасибо вам, Наташа. Вы хорошая.
— Иди уже.
Наталья отступила в сторону, чтоб Петр, если не спит, не увидел ее. А Инга, открывая дверь, ступила внутрь.
Но Петр не спал.
Увидев ее на пороге, оторвался от подоконника, потирая густую щетину на подбородке. Усмехнулся, щуря исподлобья налитые кровью, и вдруг маленькие, с сильного похмелья, глазами.
— Так. И кто же это у нас? Южная охотница явилась?
— Я… — Инга отпустила дверную ручку, с удивлением глядя на подругу Виолу, что красная, сидела на диване, напряженно сложив ногу на ногу, и покачивая сапожком.
— А что? — с вызовом сказала внезапная Виолка, — если она такая дура, я сказала сама! А то лезут, а после чистенькие, да?
Инга прислонилась к стене. Ее снова тошнило, но некогда-некогда. Глухим голосом переспросила:
— Сказала что?
— Что надо, то и сказала! — Виолка вскочила и стала теснить ее к стене, делая очень страшные глаза, — и вообще молчи, у нас с Петром серьезный разговор! Про тебя.
— О, да-а, — подхватил Петр, — очень серьезный, такой классический разговор. С претензиями ко мне, от московской прописки, до алиментов! А того не знает твоя подружка, что я в курсе!
Он подошел, нависая над барышнями. Повторил, обдав их волной перегара:
— В курсе! Что обвинения в мою сторону — чистый пшик. Потому что Инга, о Инга, о, девочка, могла там с кем угодно! Вы, барышни, хоть бы договорились сперва, что мне предъявлять.
Инга молчала. Виолка вдруг заговорила быстро и несвязно, не отводя испуганных глаз от темного лица подруги. Что-то насчет, хотела как лучше, по справедливости. И вообще. И жалко.
И заревела в голос, старательно рыдая и закрывая руками сухие глаза.