Один, думает Инга, собирая в горсть рваные от усталости и напряжения мысли. И, правда, всего один, конечно, очень большой, как тот стакан с соком, но все равно ведь — всего один. Как маленькая…
Ей ужасно приятно, что Петр следит, чтоб не пила. Но страшно, уже выпил сам, а она не подумала и вот испугалась сейчас — а вдруг он напьется, что тогда? У нее нет денег. Только сумка с нарисованным котом и тот вылинял. От усталости кружится голова.
Внезапно становится тихо. Нет никого, только Ирка рядом, потянувшись, перебирает темные волосы Инги и говорит укоризненно:
— И зря ты их так постригла. Смотри, если забрать высоко и тут заколоть, сразу выглядишь совсем молоденькой, лет семнадцать, не больше. Тебе сколько лет?
— Шестнадцать, — отвечает Инга, — в июле исполнилось.
Волосы снова упали на скулы. Ирка встала, ухватываясь за край стола, и мрачно оглядев собеседницу, вдруг исчезла среди снующих и танцующих людей.
Инга обвела усталыми глазами разоренный стол. Что ж они никак не уедут отсюда? Бутылки пусты. Только одинокий фужер просвечивает догорающей свечкой. В нем суетливо бегут мелкие пузырьки. Надо его выпить, решила она, и тогда можно сказать им всем — извините, нам пора. Если он не умеет, она скажет сама. Вот только выпьет, чтоб совсем на столе было пусто. А еще чтоб эта Ирка не смотрела, как на младенца. И чего у нее такие некрасивые глаза, зачем их рисовать таким черным?
Морщась, она выглотала кислое шампанское. Стукнула фужер об стол и встала, оглядываясь. Покачнулась. Сердце сильно колотилось, в голове крутилась бесконечная лента дороги, которую еще надо проехать, чтобы вернуться к Виве. Она повела глазами, разыскивая светлый проем входа. И испугалась — в прямоугольник толкался электрический свет фонаря.
Вылезла из-за стола и пошла, обходя танцующих, медленно, чтоб не подламывались на каблуках уставшие ноги.
В холле стояла тишина, было пусто, из туалета, отрезая дверью шум воды, выскочили две барышни и тут же исчезли в зале.
Инга прошла мимо большого зеркала на стене. Испугалась проплывающей там тени — женщина в зеленом платье, с темными волосами и смуглым лицом. И глаза, горят как у кошки.
Услышав голоса, встала, держась за спинку подвернувшегося стула. За небольшой полуоткрытой дверью, через свет другого фонаря вился сигаретный дымок. Иркин голос сказал со злостью:
— Ты слушаешь, черт, да ты слушаешь меня? Сесть хочешь? Притащил в кабак соплячку, школьницу. Ты блин столичный художник, у тебя выставки. Тебе нужен скандал? Тоже мне, Франсуа Вийон.
— При чем тут Вийон, Ирочка? Он поэт. А Инга чудесная девочка. Как… как родник. Может быть, я… через нее… а у тебя такие мысли!
— Какие вы, такие и мысли! Козлы вы, Каменев, и ты и Вадя твой. Морочишь голову девчонке, что твоей дочки ровесница. Кстати, что там Наташа с Лилей, как они?
— Прекрасно Наташа. Снова вернулась. И я очень надеюсь, что ее выкрутасы уже позади. Да хватит меня пилить уже!
Инга повернулась и ушла. Не стала заходить в зал, прошла мимо, к другой двери. Там, на асфальтовом пятачке разворачиваются машины и автобусы, стоят таксисты. Надо попроситься и поехать к Виве. Уже очень поздно. И она тут совсем одна. Потому что у него, оказывается, Наташа и Лилька. И ему с ними вполне прекрасно… а когда она приедет, то Вива заплатит водителю.
Шла, между пустых автобусов, к стайке облитых электрическим светом машин на краю черноты. Стараясь не думать о том, что, наверное, уже полночь, а еще ехать и ехать. Наклонилась к полуоткрытому окну жигуленка.
— Извините. Мне в Лесное, вы отвезете?
Дремлющий шофер открыл глаза, осмотрел испуганное лицо.
— Деньги покажь.
— Я… я заплачу, когда вы…
— Нет, — глаза снова закрылись, руки сложились на коленях.
— Извините…
Инга выпрямилась, смахивая рукой слезу со щеки. Губы кривились. Нерешительно шагнула дальше.
— Опаньки, — произнес за спиной ленивый голос, — опаньки, какие жопаньки! Эй! Эй, я кому сказал?
Она рванулась в сторону, но волосы натянулись, схваченные цепкой рукой.
— Чего, киданул ебарёк? Посидели, поплясали, а теперь ночевать ищешь?
Как пегая луна проплыло и встало перед глазами широкое лицо.
— Пусти, — злым шепотом сказала она, — пусти, а то я…
— А то, что?
— Пустили б девку, — вступил из другой машины невидимый шофер, — крутитесь тута, ментов на вас нет. Охо-хо… — и скрипя, окошко закрылось.
— Пусти! — Инга рванулась, подвертывая ногу и повисая на заломленной руке.
— Пу-усти-и-и, — проблеял обидчик, кривляясь.