Если теперь мы захотим увидеть поближе подлинный быт ингуша в привычной для него обстановке, попросим любезного хозяина провести нас в соседнюю комнатку, которая служит ему для жилья и называется по-ингушски «жилой комнатой» («дахы ца»). Из того же коридорчика, или передней, вы попадаете в маленькую, почти квадратную (3 на 4 аршина) комнатушку. Одну сторону занимает наглухо вделанная в стены деревянная койка, покрытая войлоком; вас, как почетных гостей, сажают на нее рядом с уважаемыми, пожилыми ингушами; более молодые и сам хозяин почтительно толпятся у дверей. Ваши соседи, пожилые ингуши, долго упрашивают хозяина сесть, но он упорно отказывается, как того требуют ингушские правила приличия. Наконец, один из гостей встает, ловит хозяина за рукав и насильно усаживает его на принесенную маленькую низенькую трехногую скамеечку, которая и выполняет в домашнем быту ингушей роль стула. Молодежь остается стоять тесной кучкой у входа, молча внимая разговорам и исполняя просьбы гостей и распоряжения хозяйка: то проворно приносит и подает тлеющую ветку для прикуривания, то воду для питья в больших фаянсовых чашках, напоминающих нашу полоскательницу, и т. п. Приняв в руку сосуд с водой, гость обязательно предлагает испить сначала другим гостям и только после их отказа сам утоляет жажду. Из той же чашки допивают другие, а если понадобится, принесут воды и вам. При входе старшего по летам или уважаемого человека все встают и садятся снова только после того, как садится вновь пришедший и жестами и просьбами приглашает всех сесть. Словом, несмотря на всю кажущуюся примитивность ингушского быта, вы замечаете весьма сложный и разработанный до тонкости свод правил вежливости и приличия, одним из основ которого является уважение к старшему по возрасту и к гостю вообще. Вы с некоторым удивлением начинаете чувствовать, что среда, в которую вы попали, совсем не так уж некультурна. Быт ингуша подчинен всяким правилам тонкой обходительности, в, большей степени, чем быт большинства населения наших городов и, во всяком случае, не менее, чем жизнь так-называемого «высшего общества» в культурных странах. Этим и объясняется та выдержка, то уменье непринужденно держать себя на людях, которыми с первого же взгляда так выгодно отличаются ингуши на-ряду с некоторыми другими кавказскими народностями.
Вот вам, кстати, еще пример тонкой ингушской обходительности. Рассказывают, что в старые времена один ингуш, по имени Кэрцхал (основатель Назрани), случайно заехал как-то к незнакомому кабардинскому князю. Его встретили, как гостя, и провели в кунацкую. Однако пришелец имел необычный и довольно дикий вид. Почти все лицо его было сокрыто густыми волосами, — окладистой бородой и усами огромной величины. У всех, а в особенности у женщин, разгорелось сильное желание узнать, что он за человек и какого он происхождения. Но обычай запрещает беспокоить гостя докучливыми и, может быть, нескромными вопросами. Дочки князя решили добыть необходимые сведения другим способом. Они поставили перед незнакомым гостем столик с миской, наполненной медом, и «чуреком» (хлебом), а сами стали наблюдать в щелку, как примется гость за еду и что будет при этом с его бородой и усами. Однако, Кэрцхал с честью вышей из испытания и поддержал достоинство ингуша перед кичливым кабардинским князем: он обмакнул сначала кончики пальцев правой руки в мед, смочил ими волосы возле рта, закрутил усы и пригладил бороду так, чтобы дорога в рот сделалась свободной; а затем с аппетитом начал кушать мед, пользуясь вместо ложки куском чурека. У кабардинцев не осталось больше никаких сомнений: конечно, перед ними был человек, привыкший к тонкому обхождению и достойный быть принятым в доме князя.