– Так чьи чубы в итоге трещат? – рассмеялась Марина. – Самых бесправных.
– Рождённый ползать – летать не будет, – проговорил я. – Типа того?
– Ой, Котик, – отмахнулась она и заливисто рассмеялась, подставляя лицо под жаркое солнце, – мне совершенно плевать на все эти дрязги. Не моего ума дело. Просто сказала, что первое подумалось. Ты же знаешь, какая я.
– Особенно хорошая. Знаю, что тебе всё равно, но поддерживаешь разговор ты здорово. Спасибо! Просто я немного на распутье: мне искренне жаль их, но при этом кровь кипит – так хочу прибить за то, что посмели издеваться над слабыми и невиновными. Да, вероятно, мне легко говорить, учитывая задатки. А им, вот, не повезло, но не магией же единой живы?!. Зачем облик-то человеческий терять?
– Общество больно, – театральным тоном произнесла Марина, – а ты – лекарь, что придёт и выжжет заразу. Разве не прекрасно?
– Как-то не очень, – поморщился я.
– Ой, а мне бы в радость, – опалила она огнём взгляда. – Жги, убивай, мучай и всё законно!
Я ухмыльнулся. Привычно вспомнил о трубке и вытащил кисет. Скоро уже первое облачко дыма неспешно потянулось вверх.
– Какой-то новый табак? – полюбопытствовала Марина.
– Хм, да, – улыбнулся я. – Запах другой?
– Мгу! Хороший какой-то.
– Да вот, по случаю познакомился с купцом и он угостил. Чаю пригласил через месяцок попить.
– Просто так? – удивилась Огнёвка.
– Хех, это вряд ли. Мы представились друг другу, возможно он увидел для себя перспективы укрепить знакомство.
– А, ну тогда всё нормально, – лениво зажмурилась она, – купец, да чтобы думал не о прибыли – это было бы странно.
– Ему есть, что мне предложить, – хохотнул я.
– Подсадил на дурман-траву?
– Он возит с Востока, так что не только табак. Как всё обсудим, надо будет на пару с тобой к нему зайти. Тоже на чай, да?
Она предвкушающе улыбнулась.
– Спасибо, Котик. Ты меня балуешь.
– Может, потому что не планирую долго жить? – хитро глянул я.
– Дам сейчас, огненным шаром промеж бровей, – гневно посмотрела Марина. – Думать не смей, обещал же! Это мне можно.
– Думать о смерти?
– Сгинуть в какой-нибудь канаве, – отозвалась она и шумно вздохнула. – Это я не просто так говорю: вот зашиби тебя кто-нибудь в лесах подле Усть-Ижоры и как потом найти? Через неделю даже костей бы не осталось.
Я многозначительно хмыкнул, ведь мы и правда зачастую ходим по кромочке, совершенно не считаясь с фактом, что ещё немного и конец.
– А тебе-то почему можно?
– Уже говорила, но с удовольствием повторю, – распахнула она лазурные гляделки, – причём в подробностях.
Нас прервали готовым заказом, я дал немного чаевых и весь обратился в слух:
– Много ли радостей меня ждёт в будущем, Котик? Благодаря тебе и собственному обаянию, – подмигнула Марина, – я оказалось в едва ли не лучшем городе Империи. Можно, конечно, допустить, что мы отправимся в путешествие и будут другие страны и города, но это немного призрачные перспективы. Всё лучшее и хорошее, что могло со мной случится – уже случилось. Дальнейшее будет только повторением, просто немного в другом качестве. То бишь, лучше хоть и будет, но не значительно – некуда особо расти. А вот для плохого места стало только больше. Понимаешь почему?
Я нахмурился, стараясь скорее понять о чём Огнёвка говорит.
– Когда я жила под Колыванью, то хуже быть вряд ли могло. Место, конечно, оставалось, но прям самую чуточку, – рассмеялась она и я следом, правда, нервно. – Потом чёрт дёрнул меня потрепыхаться и попытаться пройти отбор в Гимназию. Знала же, что не пройду, ибо самородкам только на подсобные работы путь. Но, вдруг, Боги заметили гнилушку моей души и послали тебя. Жизнь преобразилась, стало в сотни раз лучше, красивее… но ведь всё может ввергнутся обратно во тьму, только падать больнее. Намного больнее!
Я медленно кивнул и поспешил хлебнуть кофе.
– Понимаю.
– Ты не думай, что мне заняться нечем, что сижу и выдумываю разные мысли, – весело продолжает Марина. – Нафиг бы мне они нужны были – дураку на свете легче жить. Они сами вползают в голову, думаются там и остаются. Сопротивляться бесполезно. Пить вино ты запретил, курить разве что начать?
Меня взял смех. Покачав головой, отвечаю:
– Я слишком дорожу тобой, чтобы думать подобное.
– Да, Котик, – вдруг посерьёзнела она, – меня тут осенило вчера: раньше я не знала зачем живу, как-то само получалось и ладно, а теперь есть ты. Занял всё собой, ничему места больше нет. Вот и выдаю такое, что тебя удивление берёт. А мне и вправду хочется знать, что не мешаю, что не стесняю. Была голодной, а ты накормил. Было холодно – согрел. Всё, не собака же, чтобы на сене лежать.