– Нет. Рано еще. Он обещался в десять.
Ян – друг детства. Наверное, благодаря ему я выбрал специализацию в универе. Его отец служил священником и мы, еще совсем малыши – первоклашки, часто бегали в храм наблюдать за таинственными ритуалами, совершаемыми в мистической полутьме, слушать чарующее пение молитв и вдыхать одурманивающий запах ладана. Для меня это была скорее игра, для моего друга – особая реальность, и служению ей он уже тогда решил посвятить свою жизнь. Так и случилось.
Я помню весну конфирмаций. Нам по тринадцать, и мы год ходили в катехизическое училище при храме, ежедневно мечтая, да что там – изнывая от желания – приблизить первый месяц весны. Естественно, мы были лучшими учениками училища.
Мама очень волновалась за меня, отец же хитро улыбался, поправляя нелепый короткий плащик и длинный островерхий капюшон: "Сынок, ты главное не бойся".
С цветами в руках мы – двадцать четыре катехумена, получившие высшие баллы на экзамене – шествовали в храмовый парк у озера. Сопровождать нас вышел едва ли не весь город, как мне тогда показалось. Ян откровенно боялся. Он до боли сжимал мою ладонь и бросал испуганные взгляды на отца, наверное, единственного хмурого человека в сопровождающей нас толпе. Накануне у них состоялся довольно тяжелый разговор, но Ян никогда не жалел о словах, что сказал отцу в тот вечер.
В священном парке, на берегу круглого озера возвышался храм Царицы небесной, похожий на лес мраморных колонн, накрытый звездчатым куполом. Перед лестницей мы остановилась. В этот день родители и гости не последуют за нами. Они улыбались, подбадривая безусых юнцов, которым сегодня суждено стать мужчинами.
В арке появилась настоятельница, тихо пропев что-то, она подняла над головой белую лилию – знак надеть капюшоны, натянув их до самого подбородка. Поддерживая друг друга, парами, не видя ничего кроме плит под ногами, мы входили в таинственный мрак под своды мраморного леса. Священницы пели томные, тягучие гимны Царице небесной, галли играли на арфах. Сердце сжалось и в низу живота потеплело, когда моей руки коснулась чья-то мягкая ладонь, и нежный голос прошептал ритуальные слова, которые я так жаждал и боялся услышать: "Не бойся, господин мой и сын мой, вместе мы победим смерть".
Из нашей группы в тот день только Ян не прошел конфирмацию. Он пожелал стать галли. Через три года он принес вечные обеты и повязал на лоб белую ленту с бубенцами – символ священства Царицы небесной.
А еще через три года мы вместе поступали в универ. Только на разные факультеты, он – на теологический.
Сегодня важный день, – убеждал я себя, повязывая галстук перед зеркалом. Галстук сопротивлялся. В гневе сорвав с шеи красную удавку, я понял: мне необходимо выпить.
А ведь еще и десяти нет.
Налив грамм пятьдесят дорогого шотландского виски – подарок Яна – я опрокинул его в себя, даже не заметив вкуса. Недолго думая, налил еще грамм сто.
Так и напиться не мудрено.
– Сегодня хороший день для столь важного и славного дела, – повторил я очередной раз, глядя в стакан.
Зазвонил телефон. На дисплее друг детства, растянувший улыбку во все тридцать два зуба.
– Доброе утро, Славон! – закричал в трубку Ян.
– Доброе, – мрачно согласился я.
– Я уже подъехал, буду через минуту у тебя, встречай!
Подойдя к окну, посмотрел вниз. Свой новенький мерседес Ян бросил прямо на проезде. Ночью был снегопад, а снегоуборочные машины, по обыкновению, дойдут до нас как раз к следующей пурге. Сам Ян стоял у подъезда и разговаривал с вечно пьяным дворником, опирающимся на лопату как на посох. Да, дядя Коля так просто никого не впустит и не выпустит из своего двора: он собирает особую дань – хотя бы пару слов. Для одинокого изгоя – это уже определенная радость.
Вечно пьяный изгой дядя Коля. А ведь он физик. Написал серьезную работу по теории полей.
Хмыкнув, я представил себя в фуфайке и оранжевой безрукавке с волшебной аббревиатурой ЖКХ на спине, рассуждающим с дядей Колей о феноменологии религии и эволюции религиозных идей… выпил виски, занюхал рукавом и пошел искать брошенный куда-то галстук.
Четыре года назад я закончил универ, защитил магистерскую по теме "Западносемитские секты I века" и продолжил обучение в докторантуре. Мой научный руководитель – профессор Тагог – как раз начал изучать один довольно интересный памятник древнееврейской религиозной литературы, попавший совершенно чудесным образом ему в руки. Этот-то литпамятник и стал предметом моей докторской диссертации. Он захватил меня сразу и без остатка. Я мог сутками сидеть перед компьютером, изучая цифровую копию ветхого пергамента.