Вместе с Гюнтером, оробевшим, как и я, мы следовали по течению этой странной реки.
Наконец, я уткнулась носом в дверь, я устала от многочасового топтания на месте, нервничала, что от Де Голля, возможно, ничего не осталось после столь долгого ожидания.
Из этих размышлений меня вывел громогласный крик: «Мадам Брижит Бардо! Месье Гюнтер Сакс!»
Я вошла в зал, очень прямая, очень гордая, волнуясь больше, чем если бы я находилась на сцене самого великого театра. Я увидела группу официальных лиц, военных в форме. Мне показалось, что я встретилась взглядом с Жоржем Помпиду, и он подмигнул мне. Затем я очутилась перед президентом, который выглядел столь же протокольно, сколь и непроницаемо. «Здравствуйте, генерал», — сказала я, протягивая руку.
Тишина. Он внимательно посмотрел на меня, разглядел мой костюм, шитый золочеными бранденбурами, и ответил: «Вы имеете все основания обратиться ко мне подобным образом, мадам».
Что было потом, я не помню, завороженная присутствием Де Голля, его внушительной фигурой. Как и было предусмотрено, он легонько подтолкнул мою руку к своему соседу справа, а это был Помпиду! Несмотря на протокол, он был полон очарования и поручил меня заботам Клод, и та увела меня и Гюнтера выпить по бокалу заслуженного шампанского.
Сбылась мечта моей жизни.
Забавно думать, что вместе с Эйфелевой башней и Де Голлем мое имя стало во всем мире синонимом Франции. Мы стали неразлучной троицей, несмотря на нашу крайнюю непохожесть.
При выходе из Елисейского Дворца журналисты спросили о моем впечатлении. «Он гораздо выше меня», — ответила я. Этот единственный в нашей с Гюнтером жизни прием помог нашему диалогу, сближению. Он снова восхищался мной — а это соединило нас — я превзошла его своей известностью, элегантностью… Именно это и нравилось Гюнтеру!
Снова я разрывалась между двумя мужчинами, которые так много значили для меня.
Ожидаемое появление альбома моих песен под названием «Я люблю тебя — я тебя тоже… не люблю» чуть было не стало причиной громкого развода.
Мама Ольга была предупреждена, что, если диск выйдет, Гюнтер разведется со мной, устроив при этом скандал на весь мир, который навсегда запачкает меня.
Мне пришлось немедленно направить письмо в компанию «Филипс» с настойчивой просьбой не выпускать этот диск с провокационной песней, которая ставит под угрозу мою личную жизнь, и назвать диск по-другому: «Бонни и Клайд».
Когда Гейнзбур узнал об этой все разрастающейся драме, он с присущей ему тактичностью согласился исключить из альбома, который вот-вот должен был выйти в свет, роковую песню. Пленка с ее записью была тайно спрятана в сейфах фирмы. Диск вышел, имел успех, но, конечно, меньший, чем могла бы принести песня «Я люблю тебя — я тебя тоже… не люблю».
Вечером 1 января 1968 года на телеэкранах с большим успехом прошло шоу Райхенбаха, Загури и Маталона, исправленное Гейнзбуром.
Послезавтра я должна была уезжать в Альмерию на съемки «Шалако». Гюнтер решил сопровождать меня.
Я снова увидела Сержа, когда собирала вещи на авеню Поль-Думер. Мадам Рене получила приказ никому не открывать двери. Серж набил мой чемодан любовными записками, нацарапанными на нотных листах. Гуапа тоже была не в духе: она чувствовала мой отъезд, нашу тоску.
В последний момент я проколола себе указательный палец правой руки и написала Сержу своей кровью: «Я люблю тебя».
Он сделал то же самое и написал: «Я тебя тоже… не люблю».
Затем смешались наши слезы, наши дыхания, переплелись руки, соединились губы. Дверь закрылась. Мы расстались, как оказалось, навсегда, но тогда мы этого не знали. Зато нам удалось избежать повседневной жизни, переходящей в привычку, сцен, которые со временем тушат самые бешеные страсти. От Сержа у меня остались лишь прекрасные воспоминания красоты, любви, юмора, безумств.
Говоря словами Маргерит Юрсенар, «время, этот великий скульптор» не разрушило наши отношения.
Ольга и Гюнтер отвезли меня, как конвоиры осужденную, в Альмерию!
Это было ужасно! Современно, бездушно, пахло свежей краской, шершавая ткань, тусклые цвета. Где же симпатичные испанские постоялые дворы с побеленными стенами, где в полных цветов патио журчали керамические фонтаны, а старая мебель пахла воском, где так приятно жить?
Кроме «Шалако», неподалеку снимались еще два фильма, и все съемочные группы жили в одном отеле. Здесь были Робер Оссейн и Мишель Мерсье, снимавшиеся в вестерне «Веревка и кольт». Я была счастлива увидеть их, услышать французскую речь. Снимался также английский фильм с Майклом Кейном и неким Эндрю Биркином, которому было суждено, хотя сам он этого не знал, изменить мою жизнь и жизнь Сержа. Короче говоря, я очутилась в толпе актеров, пресс-атташе, режиссеров, продюсеров.