— У нас гость…
— Пришел друг!
— Скажите королю! Скажите королю!
И снова смех.
— Мэлфой вспомнил дорогу в чащу!
— Мэлфой прятался от нас?
— Почему он не приходил?
Люциус прошел по древесной живой цветущей лестнице наверх, в лиственную беседку, но там было пусто. Смех раздался словно совсем рядом, но волшебник знал, что если оборачиваться на звук, игра продлится еще долго, поэтому он прошел беседку насквозь и поднялся еще выше.
— Как высоко забрался mannas! Не упади, друг!
— Как быстро ты соскучился, десяти лет не прошло!
Люциус, проклиная возраст — пусть это не было заметно, все же он колдун, но тело предательски начало стареть и уставать — прошел по тонкому переходу, стараясь не смотреть вниз, но на последнем шаге координация подвела, и он качнулся. И в тот же миг его за запястье схватила рука с длинными тонкими пальцами, сжала сильно, словно они были выточены из камня. Люциуса втащили на дэлонь.
Лесной король смотрел на Люциуса спокойно, руку его не отпускал. Волшебник воспринял это по-своему и наклонился, чтобы коснуться губами пальцев короля, но тот его удержал, по-прежнему молча.
— Прости, — шепнул Люциус. — Я был ослеплен страхом.
Таур продолжал хранить молчание, рассматривая лицо Люциуса, и тот опустил голову. Это он сказал Волдеморту о сидхе, он проводил ставшего послом МакНейра в золотой древесный дворец. МакНейр молчит, и три года в Азкабане были для него чем-то сродни гарантии, что эти три года он точно будет жить; вообще-то его осудили на десять и выпустили только после того, как тот сказал, что на свободе вряд ли проживет и день. Как только он вышел, к нему пришел Малфой, но даже не успел договорить, чтобы тот молчал о местонахождении дворца лесного короля, как из темноты выступил тонкий силуэт, и звонкий голос пообещал, что разглашение тайны станет последним, что МакНейр сделает в жизни. Малфой шепнул, что еще придет, рванулся за принцем — если бы тот не хотел, Люциус его никогда бы не догнал, но тот ждал его.
— Я не сержусь, Люциус, — принц настолько стремительно убрал стрелу назад в колчан, что Люциус услышал свист от его движений.
— Люциус? — волшебник вздрогнул, как будто его ударили. — Ты теперь так меня называешь?
Принц долго молчал, потом сжал плечо мага и, приблизив свое лицо к его, шепнул:
— Я не сержусь, Мэлфой, — он сделал паузу и продолжил. — Мой отец… немного разочарован. Он скоро успокоится.
— Скоро? — горько спросил Малфой. — Сколько мне будет лет, когда он захочет меня видеть, сто? Сто пятьдесят? Я могу умереть раньше, чем он подумает обо мне без злости.
— Тогда мы будем рады видеть твоего сына, — спокойно ответил сидх. — Не переживай, Мэл. Эта размолвка не более чем на двести лет, пустяк.
— Я смертен, — еще раз напомнил Люциус.
— Мы помним, — улыбнулся принц. — Потому ты вошел в лес, когда сбежал с битвы.
— Мы были там одни, — сквозь зубы проговорил Малфой. — Лес был пуст.
— Я был рядом с тобой, — принц чуть наклонил голову. — Ты был растерян, когда не увидел никого из нас, но я мог дотянуться до тебя рукой. Ни одна темная тварь не смела приблизиться к твоей семье, а ты знаешь, в лесу их немало. Если ты не видишь чего-то, то это лишь потому, что ты человек, а не потому, что этого нет на самом деле.
— Если твой отец когда-нибудь вспомнит обо мне, скажи, что моя главная ошибка — это вина перед ним и твоим народом, — Люциус машинально дотронулся до кольца с белым камнем на пальце — символ дружбы сидхе и рода Малфой.
— Мне придется говорить это постоянно, потому что таур не забывает тебя, — возразил принц. — Если будет беда, лес примет тебя.
Лесной король смотрел на волшебника нечитаемым взглядом, пальцев не разжимал, кланяться ему не позволил. Люциусу стало совсем тоскливо, но король вдруг отступил на шаг и повернулся к стоящему за его спиной столику с вином.
— Я предложу тебе воды, — голос у короля был ниже, чем у прочих эльфов, но все равно нечеловечески звонкий. — Выпив вина, ты останешься на моей дэлони навсегда и не сможешь спуститься на землю.
Люциусу показалось, что его тело становится легче от внезапно пропавшей тревоги. Взяв кубок из рук короля, он привычно сел с ним рядом на низкую скамейку из услужливо изогнувшегося ствола дерева, и вода показалась ему самым вкусным напитком из всех, что он когда-либо пробовал.
— Мое прощение не отменяет последствий, — король пригубил вино, не сводя взгляда с Малфоя. — Письмо позабавило меня. Я не приду в министерство, — он неправильно произнес незнакомое слово, — но побеседовать с dh’oine нужно. Кажется, они не понимают сути и ведут себя как хозяева дома, хотя их едва ли впустили в конюшню. Жизнь этой beanne, что посмела отдавать мне приказы, удачно выпала на время совета, мы все здесь и можем потратить несколько мгновений на объяснения. Ты устроишь эту встречу, Mel.
— Если хочешь, я сделаю ее жизнь невыносимой, — пожал плечами Люциус.
— Северус придумал новый яд, и ты попробуешь его на ней? — поинтересовался король. — Новое оружие?
— Старое, как человеческая цивилизация, — гордо отозвался лорд Малфой и кровожадно улыбнулся. — Ты не знаешь. Имя ему — бюрократия.
Гермиона сидела перед Эдвардом, сжимая кулаки от злости. Она только что весьма эмоционально рассказала, что Малфой, вернувшись от короля или таура, как его называл Драко, заявил, что тот согласен принять ее и выслушать ее просьбы. Дабы сэкономить столь ограниченное для смертных время, король сказал, что придет не один, и посоветовал Гермионе также прийти со всеми теми, кто занимается взаимодействием со Старшей расой, потому что объяснять все по нескольку раз никто не намерен. И… вы же официальный представитель людей? Вы утверждены правительством? Нет, не министром магии Британии, что вы, это все равно что муравей что-то требовал бы у небесных светил. Вы уполномочены мировым людским правительством, мисс Грейнджер? Ах, нет мирового правительства… как вы живете, мисс, даже сидхе знают, что такое ООН и магическая конференция в ее системе.
— Ничего он не знает, — горячилась Гермиона, сразу поняв, кто решил оторваться на ней за все, прикрывшись лесным королем. — Это все Люциус. Ты представляешь, Малфой ведь в магловском мире акционер газовых компаний, и когда у него все его галлеоны собрались взять на штрафы, но все перевел в доллары, вложил в ценные бумаги, и выяснилось, что брать у него нечего! Магловские ценные бумаги не подлежат аресту, даже нельзя заставить его заплатить, если у него нет на руках денег. Конечно, у него нет! Мэнор по закону не отобрать, как и родовые артефакты, и единственное, что он может отдать — это метла его сына и парадные мантии.
— Ты думаешь, ситхи ничего не знают про магловский мир? — спросил Эдвард.
— Сидхе, — поправила Гермиона и, не выдержав, захихикала. — Ситхи — это из того фильма, который мы смотрели. Откуда им знать? Представляешь, Малфой-младший сказал, что их четыре народа в одной расе. И живут они миллион лет.
— Сказки, — неловко махнул рукой Эдвард, а зеленые глаза его тем временем внимательно всматривались в лицо Гермионы. — Что теперь будешь делать?
— Пойду к министру, — пожала плечами она. — Тот к магловскому министру. Тот в ООН. Сделаем так, чтоб на конференции подмахнули, не глядя: кому там интересны сидхе, их и не видел никто.
— А чего вы хотите? — спросил Эдвард, задумчиво потирая тонкими пальцами подбородок. Гермиона неодобрительно посмотрела на его длинные ногти. Никак она не могла отучить его от некоторых привычек: Эдвард напрочь отказывался стричь свой рокерский хвост, избавиться от ногтей и перестать носить уродливую пластинку, которая заставляла его стесняться своей улыбки и немного шепелявить. Как дочь стоматологов, Гермиона с трудом переносила этот древний ужас, но Эдвард порой проявлял удивительное упрямство.
— Мы? — переспросила Гермиона.