Данила хмуро покрутил в руке витую чайную ложечку.
– Это наказание?
– Не только. Церковь оставляет за вами право обратиться в любой приход с просьбой о милости смерти. Тогда бета-йах исповедуют и, если ясно, что его раскаяние идёт от сердца – специально подготовленный священник в должности «отчитчика» изгоняет бесов, чем даёт послабления существованию йаха, тот проводит сорок дней в посте и молитвах и тогда его умерщвляет подготовленный инквизитор. Это проходит мирно и покойно, как правило, во сне. Ну а о том, что грешник раскаивается, естественно, рассказывают всем. Это служит назиданием другим и показывает чудо на земле, как божье наказание и божье прощение.
Алиса уже не смотрела на задумчиво-растерянного «бета», чьи метающиеся глаза выдавали переполох мыслей и чувств, её клонило в сон и живительная боль в местах ран тянула, принуждая сознание сбегать в забытьё. Не будь этого странного разговора, она давно бы уже спала, свернувшись калачиком или вытянувшись и замерев в восстанавливающем состоянии полного покоя. Но её беспокоил негаданный гость, его странная история и небывалое поведение. Всё это требовало осмысления, и для начала неплохо было научиться разговаривать, чтобы узнать больше.
Не глядя на неё, Даниил медленно спросил
– Ты рассказала мне…
Алиса отмахнулась:
– Нет, люди не знают об этом, – и, помолчав, продолжила: – Беты боятся людей и не могут рассказать об инициации, да и расскажут – кто им поверит? А инициаторы и священники умеют хранить тайны во благо Церкви.
Снова на время замолчали, оба борясь со сном, но пытаясь скрыть это от друг от друга.
– Получается, – поднял голову Данила, – что я должен помнить о своих грехах, чтобы пойти в церковь и покаяться? Но я ничего не помню.
– Это меня и удивляет, – усмехнулась Алиса сонно. – Когда работает инициатор, инквизитор отслеживает его действия и, при необходимости, проводит сеанс корректировки, чтобы система не давала сбоев. Бета-йах обязан помнить свои грехи, иначе в его инициации нет смысла.
– Но я не помню, – подвёл черту Данила и горько усмехнулся: – И ещё… Я не верю в Бога.
Алиса промолчала.
…
Воспоминание о Сне
Старая наставница развернулась за мгновение до того, как её ладонь тронула широкий рукав.
– Алиса?
Лицо у сестры Пелагеи было абсолютно спокойным, даже отрешённым, как бывало во время исполнения сложных упражнений, и лишь в глазах мелькнуло удивление и что-то ещё странное, незнакомое, больше похожее на внутренний запрет. Только когда сестра чуть отодвинулась, Алиса увидела блестящую нитку режущей кромки ножа скрытого ношения в руке наставницы. Алиса отшатнулась, поняв свою ошибку, а сестра Пелагея покачала головой, прошептав:
– Безрассудно поджидать ночью в глухом коридоре воина церкви и приближаться без предупреждения…
– Простите, – прошептала она, склоняясь.
Наставница перекрестилась, шёпотом благодаря небеса за то, что не потребовалось совершить непоправимое и они остановили её и вразумили. И Алиса приучено присоединилась к ней.
– Чего ты искала тут, дитя? – наконец, мягко спросила сестра Пелагея, видя, что с воспитанницей творится что-то необычное – девушку лихорадило, а взгляд её обжигал страхом. И вряд ли её, не раз уже чувствующей металл возле тела, могло так испугать произошедшее.
– Я искала вас…
– Для чего же?
Алиса не стерпела и схватила любимую наставницу за руку, вцепилась, словно в попытке удержатся от падения, и та приняла её страх глубоко, молча позвав за собой в келью. Там только Алиса дала волю слезам, а сестра Пелагея по-матерински ласково гладила по голове, пока девушка выговаривалась.
– Сон… Страшный сон!
– Что снилось тебе, дитя?
– Мария.
Голос сестры Пелагеи дрогнул:
– Богоматерь?
– Нет, – затрясла головой Алиса. – Магдалина. Но она была и матерью, и божеством!
– Я не понимаю тебя, – ровно ответила сестра Пелагея, не прекращая гладить её.
– Я сама не понимаю, – почти простонала Алиса. – Но я чувствовала, что она – и не она.
– Кто же она?
Алиса сжалась, пытаясь сдержать дрожь, и зашептала тише:
– Я не знаю…
– Расскажи мне всё, – приказала наставница. – Что ты видела?
– Огромную постель. Белую, заправленную. Но очень большую. Как комната. Нет, как наш тренировочный зал. А, может быть, и больше… Постель стояла под куполом, словно в церкви, а та церковь стояла в другой церкви, а та – в другой. Как матрёшки.