От края шахты вниз уходила лестница. Первыми по ней спустились разведчики, затем боевики, несущие добычу и раненых. Финн шел последним, замечая про себя, как тут и там, сквозь когда-то гладкие, а теперь треснувшие стены пробивается чахлый черный папоротник. От него следовало избавиться, иначе Тюрьма почует, закупорит проход и поглотит тоннель целиком, как это случилось в прошлом году, когда, вернувшись из набега, комитатусы обнаружили, что от прежней Берлоги осталась лишь обширная белая ниша, разукрашенная непонятными красно-золотыми символами.
«Инкарцерон разминается», – мрачно пошутил однажды Гильдас.
Тогда Финн впервые услышал, как Тюрьма смеется.
Он вздрогнул, припомнив самодовольный, леденящий душу хохот, которому вторило эхо. Даже Джорманрик тогда заткнулся прямо на полуслове, на пике яростной ругани, а у самого Финна волосы на загривке встали дыбом. Тюрьма была живой. Она была безжалостной и беспринципной, и он находился внутри нее.
Финн перепрыгнул последнюю ступеньку, ведущую в Берлогу. В огромном грязном зале, по обыкновению, толклись шумные обитатели, жар от множества ярких костров был непереносим. Пока народ занимался дележкой награбленного, урывая свой кусок, Финн пробрался сквозь толпу к маленькой камере, которую делил с Кейро. Никому до него не было дела.
Оказавшись внутри, Финн захлопнул хлипкую дверь и уселся на кровать. В промерзшей насквозь комнате воняло нестираным бельем, зато было тихо. Финн осторожно прилег.
Он вдохнул и выдохнул ужас, накативший всепоглощающей волной. Сердце билось так, что казалось – вот-вот не выдержит, остановится. По спине и лицу струился ледяной пот. До этого момента Финну удавалось контролировать панику. Но сотрясающее его сердцебиение накатывало грохотом колес, он прижимал ладони к закрытым глазам и видел воочию, как металлические ободья нависают над ним, высекая из камня фонтаны искр.
Он мог погибнуть. Или, что еще хуже, остаться калекой. С чего вдруг он вызвался сделать это? Почему вынужден постоянно поддерживать свою дурацкую репутацию?
– Финн?
Он открыл глаза.
Через секунду повернулся.
Рядом стоял Кейро.
– Давно тут? – хрипло спросил Финн, торопливо прочистив горло.
– Достаточно. – Брат по обету присел на край кровати. – Устал?
– Мягко сказано.
Кейро кивнул:
– За все надо платить. Любой узник знает это. – Он глянул на дверь. – Ни один из них не отважился бы на то, что сделал ты.
– Я не узник.
– Теперь уже узник.
Финн сел и взъерошил свои грязные волосы:
– Ты бы смог.
– Я бы смог. – Кейро улыбнулся, – Но я вообще неординарная личность, Финн, я художник среди воров. Убийственно красив, исключительно безжалостен, абсолютно бесстрашен.
Он склонил голову набок, словно ожидая презрительной насмешки; не дождавшись, расхохотался и снял черный плащ, потом жилетку. Расстегнув перевязь, сбросил ружье и меч, затем, порывшись в куче одежды, добыл красную рубаху, пышно отороченную черным кружевом.
Финн промолвил:
– В следующий раз пойдешь ты.
– Разве я хоть раз отказывался от своей очереди, брат? Мы должны вбить комитатусам в их пустые головы, что наш авторитет незыблем. Кейро и Финн. Бесстрашные. Лучшие.
Он умылся из кувшина. Финн устало наблюдал за ним. У Кейро была нежная кожа, гибкие мышцы. Среди всего этого паноптикума искалеченных и голодных оборванцев, изъеденных оспой нищих и полулюдей брат был истинным совершенством. Он прикладывал к этому огромные усилия. И вот теперь, надев красную рубаху, Кейро воткнул в роскошную гриву украденную безделушку и внимательно стал рассматривать себя в осколке зеркала. Затем, не оборачиваясь, бросил:
– Тебя хочет видеть Джорманрик.
Финн ожидал этого. И все равно похолодел.
– Прямо сейчас?
– Прямо сейчас. Тебе бы умыться.
Умываться не хотелось. Но пришлось плеснуть в лицо свежей водой и стереть с рук грязь и масло.
– Я поддержу тебя по поводу женщины. Но с одним условием, – сказал Кейро.
Финн, помедлив, спросил:
– Что за условие?
– Ты расскажешь мне, ради чего на самом деле все это затеял.
– Да ничего такого…
Кейро швырнул в него полотенцем:
– Финн Видящий Звезды не торгует женщинами и детьми! Амоз – да. Кто угодно! Но не ты.
Финн поднял взгляд. Кейро пристально смотрел на него.
– А может, я становлюсь таким, как все вы?!
Он утер лицо замусоленным лоскутом, по́том, не утруждая себя переодеванием, направился к двери. Голос Кейро настиг его на полпути: