– Я Маэстра своего народа и никогда не покорюсь подонку.
Она смелая, подумал Финн, но совершенно ничего не понимает. Джорманрику не понадобится и часа, чтобы заставить её визжать от ужаса и исполнять все его требования. Финн слишком часто был тому свидетелем, от одного воспоминания становилось дурно.
– Они могут принести его вместе с выкупом.
– А я не желаю, чтобы они делали это. Я хочу, чтобы ты вернул меня туда, где нашёл, сегодня же, перед Блокировкой. Как только мы там окажемся…
– Не могу. – Он поднялся. Раздался резкий звук сигнала, распугавший стаю покрытых копотью голубей, тут же наполнивших Берлогу хлопаньем крыльев. – Они с меня с живого шкуру снимут.
– Твои проблемы, – едко улыбнулась она. – Уверена, ты придумаешь в своё оправдание какую-нибудь историю. В этом ты мастер.
– Всё, что я рассказал тебе, правда! – Внезапно он понял, насколько ему необходимо её доверие.
Она приблизила к нему лицо и гневно глянула в глаза:
– Как та душещипательная сказка перед засадой?
Финн понурился.
– Я не могу просто освободить тебя. Но клянусь, если получу этот кристалл, то ты вернёшься домой целой и невредимой.
На секунду повисла леденящая тишина. Маэстра отвернулась и обхватила себя руками. Он знал, что сейчас она, наконец, всё расскажет. Голос её был мрачен:
– Хорошо. Недавно мой народ пробился в покинутый зал, замурованный изнутри, наверное, несколько веков назад. Воздух там был затхлый. Когда мы пробрались внутрь, то нашли истлевшую одежду, несколько драгоценностей и человеческий скелет.
– И? – он замер в нетерпении.
Она искоса взглянула на него.
– Он держал в руке маленький цилиндр из хрусталя или твёрдого стекла. Внутри была голограмма – орёл с распростертыми крыльями. В лапе он держал шар. А вокруг его шеи, как изображено у тебя на руке, была надета корона.
Финн потерял дар речи. Пока он пытался вдохнуть, она произнесла:
– Ты должен поклясться, что я останусь цела.
Ему захотелось схватить её за руку и убежать с ней прямо сейчас, назад в шахту и наверх, наверх, до самого транзитного пути. Вместо этого он сказал:
– Они должны заплатить выкуп. Если мы попытаемся сделать что-то сейчас, то оба умрём. И Кейро тоже.
Маэстра устало кивнула.
– Нам придётся отдать все ценности, которые у нас есть.
Финн сглотнул.
– Тогда я клянусь тебе – своей собственной жизнью, жизнью Кейро – что если они заплатят, никто и пальцем тебя не тронет. И что обмен будет честным. Это всё, что я могу сделать.
Маэстра поднялась.
– Даже если ты и клеткорождённый, – вздохнула она, – то очень быстро стал подонком. Ты такой же узник здесь, как и я.
Не дожидаясь его ответа, она развернулась и величественно удалилась обратно в Берлогу. Финн отёр пот с затылка, осознал, как напряжено всё тело, и заставил себя сделать глубокий вдох. Но тут же замер снова – десятью ступенями ниже, опираясь на балюстраду, сидела тёмная фигура.
Финн насупился.
– Ты мне не доверяешь?
– Ты дитя, Финн. Невинное дитя. – Кейро задумчиво поигрывал золотой монетой. Потом добавил: – Никогда больше не клянись моей жизнью.
– Я не в том смысле…
– Не в том?!
Брат по обету резко вскочил, сбежал по лестнице и оказался лицом к лицу с Финном.
– Отлично. Но запомни. Мы связаны клятвой. И если Джорманрик узнает, что ты пытаешься его надуть, мы оба станем кольцами на его жирных пальчиках. Но я не намерен умирать, Финн. А ты мне должен. Я привёл тебя в эту банду – с пустой башкой, ошалевшего от страха. – Он пожал плечами. – Иногда я сам удивляюсь – зачем?
Финн выпалил:
– А затем, что никто, кроме меня, не выдержит твоей заносчивости и твоих воровских замашек. Затем, что я такой же проходимец, как ты. И когда ты попробуешь потеснить Джорманрика, я буду прикрывать твою спину.
Кейро язвительно поднял бровь.
– С чего ты решил…
– Однажды ты сделаешь это. Может быть даже совсем скоро. Так помоги мне сейчас, брат, и я помогу тебе потом. – Он нахмурился. – Пожалуйста. Это важно для меня.
– Ты чокнулся на этой дурацкой идее, что ты явился Снаружи.
– Вовсе не дурацкой. По крайней мере, не для меня.
– Вы с сапиентом пара идиотов.
Финн не ответил, Кейро резко засмеялся.
– Ты родился в Инкарцероне, Финн. Смирись с этим. Никто не приходит Снаружи. И совершить отсюда Побег невозможно! Инкарцерон непроницаем. Мы все рождены здесь, здесь и умрём. Мать бросила тебя, а ты не помнишь. Птица на запястье – просто родовая метка. Забей!
Он не мог. Он не хотел. Упрямо произнёс:
– Я родился не здесь. Я не помню своего детства, но оно у меня было. Не помню, как оказался здесь, но уж точно не вышел из какой-то непонятной матки с проводами и прочей химией. И вот это, – он оголил руку, – моё доказательство.