Она еще мгновение смотрит на пергамент, немного задыхаясь.
Я почти закончил готовить. Поужинаешь, когда придешь.
Уже поднимаясь на ноги, она снова взялась за перо.
Скоро буду.
***
Это не квартира высшего класса в самом сердце лондонского волшебного района. Ее собственный дом неплох, но его дом ставит ее в неловкое положение.
Когда Гермиона стучит во входную дверь, по ее позвоночнику пробегает нервная дрожь, она дважды проверяет наличие своих чар. Как бы ей не хотелось узнать, кто он такой, ей кажется, что она невольно переступит черту, если примет решение за них обоих.
Пятьдесят четвертый, должно быть, думает так же, потому что чары меняются и танцуют на его коже, когда он открывает дверь. Она входит, захлопывая за собой дверь, и бегло с порога оглядывает квартиру. Квартира выдержана в одних цветах, чиста и обставлена современной мебелью. Во многих отношениях она производит впечатление квартиры, в которой должен жить Пятьдесят четвертый, но, конечно, у него больше денег, чем она считала.
— Привет, — бормочет он, прижимаясь поцелуем к ее губам, а одной рукой приобнимая ее за спину. Он отстраняется и смотрит на нее, несмотря на то, что не видит ее настоящего лица. — День прошел хорошо?
— Неплохо, — ее голос звучит тихо, и, возможно, это потому, что она все еще чувствует напряжение, которое возникло между ними в последний раз, когда он был у нее дома. Когда она сказала ему, что между ними ничего нет.
Но Пятьдесят четвертый обхватывает ее руками, притягивая к своей груди, и испускает долгий вздох.
— Мой не очень. Сделка, над которой мы работали, провалилась.
— Мне жаль, — говорит Гермиона, приглушенно прижимаясь к его груди, но она обхватывает его руками. Она находит утешение в его объятиях, ее сердце учащенно бьется, а глаза закрываются лишь на мгновение, когда его рука ведет успокаивающие круги по ее спине. — Надеюсь, ты сможешь придумать что-нибудь еще.
— Я уверен, что мы придумаем, — говорит он, наконец отпуская ее, и она улавливает намек на обескураживающую гримасу. — Это просто неудача.
Какая-то часть ее души жаждет узнать больше, спросить подробности, но она знает, что он скажет ей.
И она не знает, хочет ли она, чтобы он рассказал ей. Хотят ли они пересечь все эти границы.
Проводя рукой по его руке, она приподнимается на носочки и целует его в губы.
— Тогда я уверена, что все получится, — бормочет она ему в губы.
— Да, — говорит Пятьдесят четвертый, — я ценю это. Пойдем, поедим. Хочешь вина?
В квартире вкусно пахнет, как будто он приготовил что-то изысканное, и она могла бы подумать, что он это специально спланировал, если бы не тот факт, что она только недавно ему написала.
— Конечно, — говорит она и идет за ним на кухню. Там все обставлено сверкающими серебряными приборами и стильным декором. — Очень красивая квартира.
— Она слишком велика для одного человека, но мне нравится.
Потянувшись к холодильнику, он выбирает бутылку, откупоривает ее и наливает два бокала с легкостью, которая в какой-то мере наводит на мысль — так же, как она поняла по многим его манерам и движениям, — что он родился в обеспеченной семье.
Передав ей один бокал, Пятьдесят четвертый притягивает ее к себе, поднимая второй.
— Спасибо, что пришла, — тихо говорит он, салютуя своим бокалом. Другая его рука опускается к ее ягодицам и сжимает ее. — В противном случае я бы, наверное, провел всю ночь, дуясь в одиночестве.
— Выпьем за это, — вздохнула она, коснувшись его бокала своим с тихим звоном.
Он делает глоток, его глаза встречаются с ее глазами, и он смотрит на нее так, как будто может проникнуть сквозь ее чары, если очень постарается. Как будто он может узнать, кто она на самом деле. Она переминается с ноги на ногу, ее бросает в холод от этой мысли, хотя ей так хочется остаться в его объятиях.
— Скажи мне кое-что, — тихо произносит Пятьдесят четвертый. — Если я не тот человек, о котором ты мечтаешь, на которого ты надеешься… что-нибудь изменится между нами?
Гермиона опускает плечи.
— Я не знаю, — выдавливает она. — Но разве между нами может что-то измениться?
— Не обязательно.
Их договоренность — это случайный секс, и даже если они стали проводить больше времени вне этих договоренностей, даже если она не может заставить себя выйти из его объятий — это не значит, что что-то изменилось. Что кто-то из них хочет чего-то большего.
Время от времени — и все чаще, если честно, — ее мысли возвращаются к этому надоедливому тесту. Он подходит ей больше, чем кто-либо другой, кого она, скорее всего, встретит за всю свою жизнь.
Гермиона не хочет, чтобы какой-то магический тест говорил ей, с кем ей суждено быть, а с кем нет.
— Ты чувствуешь давление? — спрашивает она, и слова слетают с губ без ее разрешения. — Из-за того теста? Насколько высок был наш результат на бумаге. Давление, что мы должны попробовать, даже если это не имеет смысла в реальном мире?
Его большой палец касается ее бедра.
— Ты не думаешь, что это имеет смысл в реальном мире?
— Я не знаю, честно, — вздыхает она. — Я даже не знаю, кто ты. Что, если мы не подходим друг другу?
— Ладно, есть одна мысль, — говорит он. — Может ли знание того, кто мы есть, повлиять на то, что это такое?
Да. Эта мысль проносится в ее голове, ничем не обремененная. Это абсолютно точно изменит ситуацию, хотя она и не знает, почему. Пятьдесят четвертый не раз намекал на то, что ей может не понравиться, кто он такой. Эта мысль заставляет ее все больше нервничать.
— Я не знаю, — в конце концов говорит она. — А разве нет? Мы пережили войну, основанную на фундаментальных убеждениях. Это не то, что можно просто проигнорировать.
Какой-то голос в глубине ее сознания хочет крикнуть, что это не имеет значения, потому что речь идет лишь о сексе, что на самом деле они не вместе ни в каком смысле и что ей не будет больно, если она не впустит его в свою жизнь.
— Ты права, — говорит он, вздыхая. — И, возможно, это повлияет на ситуацию, — он молчит долгое время, а затем без лишних слов высвобождается из ее объятий. Он сервирует стол на двоих, а затем отодвигает один стул для нее. — Ничего причудливого, но, надеюсь, это съедобно.
— Выглядит потрясающе, — заверяет она его, чувствуя, как напряжение возвращается в полную силу. Ей хочется спросить его об этом, выяснить, почему он так колеблется, но часть ее боится услышать ответ.
С течением времени она начинает все больше это подозревать. По мере того, как она узнает мелочи из его жизни, складывается полная картина.
Он боится, что ей не понравится то, какой он есть. Что она уйдет, если узнает правду.
— Для протокола, — говорит она, колеблясь, выбирая вилку для салата из целого набора. — Я не знаю, является ли это просто сексом. Теперь.
Произнесение этих слов вслух пронзает ее дротиком страха. Но она не глупа и не собирается отрицать очевидное. Какая-то ее часть хочет убежать, сделать все возможное, чтобы выбросить все это из головы. Совсем недавно другой мужчина причинил ей сильную боль, и она не готова снова открыть эту часть себя, чтобы получить очередную порцию боли с кем-то другим.
Это никогда не должно было стать чем-то большим.
Но она все время думает о нем, хочет рассказать ему что-то, посылать ему сов, когда его нет рядом. И, несмотря на все ее усилия сохранить непринужденность своих намерений, сомнения закрадываются с каждым днем.
— Разве ты не думаешь? — спрашивает он. — Это ведь все, что должно было быть между нами.
Он режет курицу на кусочки, полностью сосредоточившись на своей тарелке, и ей удается сделать глоток.
— Я знаю, — говорит она. — Но не уверена, готова ли я пока к чему-то большему.
Долгое время Пятьдесят четвертый не отвечает, и болезненная энергия проходит через нее, пока они едят его вкусную еду.
— Я знаю, что это не так, Семьдесят третья, — говорит он наконец, откладывая вилку и делая последний глоток вина. — И если ты хочешь, чтобы я облегчил тебе задачу, я это сделаю.