Ей своей беды и так
не отмеряно.
Лижешь раны да трясешь
головой –
До сих пор звенит любовь
оплеухою?
Все же мысли у тебя
о другой,
Вот и с этой не делись
той же мукою!
Или спрятаться в руках
захотел?
И подставить под ладони
лобастую?
А ее сердечко ты бы
согрел?
А ее бы не обидел,
глазастую?
Если станешь для нее
свет в окне,
Да глаза закроешь сам, да
к отвесному…
Перельется боль твоя
ей вдвойне,
Потому что с ней нельзя
не по-честному.
Зазвенит она струной,
только тронь,
Сделай шаг навстречу ей –
и откроется,
Да ведь в сердце у тебя
не огонь,
О другой душа твоя
Богу молится.
Там, внутри тебя давно
листопад,
Там, внутри тебя давно
осень плачется,
Как же хочется упасть
в синий взгляд,
За которым счастье спит
или прячется.
Пожалел сегодня сердце –
не отдал.
Волчья жизнь, она по-волчьи
и мерилась.
Все звонка ее из прошлого
ждал…
Самому вот только в чудо…
не верилось.
Сказоч-Ник
Мужчина стоял неподалеку от входа в ресторан, в небольшой нише, пока оставаясь незамеченным для расположившихся за столиком коллег. Спешить было некуда, а он нуждался в этом времени, паузе перед тем, как присоединиться к остальным.
Смотрел на плавную линию плеч, неестественно ровную спину, тонкие, изящные руки, и осязал обнаженность не ее молочно-белой кожи, а свою собственную, будто кто-то непрошено ворвался в жизнь, в то, что было незыблемым и непоколебимым. КЕМ-ТО неожиданно оказалась эта странная пташка, непонятная женщина, которую хотелось обойти самой дальней дорогой. Так было бы лучше всего и проще, но вместе с этим желанием, кажущимся логичным и правильным, возникло и иное, как утром в офисе: отогреть замерзшие пальцы, подрагивающие от волнения, и растопить лед в серьезных глазах.
Был почти уверен, что это ее первый поход в ресторан за долгое-долгое время. Она чувствовала себя здесь чужой и смущалась так, что исходящее от нее напряжение чувствовалось на расстоянии. С чего бы только? Ведь выглядела сейчас так, что многих мужчин в зале заставила отвлечься от своих спутниц и украдкой бросать взгляды на нее. И даже не подозревала этого.
Ему впервые приходилось сталкиваться с таким, и увиденное не нравилось. Он не любил проявлений откровенной боли, а Арина казалась ее сгустком, была пропитана насквозь пустотой и отчаяньем. Упоминание утром о маленькой дочери не оставило сомнений в том, что она воспитывает ее самостоятельно, и, если муж когда-то и существовал, то теперь его нет и близко, причем довольно давно.
Вкус одиночества был знаком, но в собственной внутренности почему-то не вызывал отторжения. Привычно, понятно и вполне обоснованно. А вот наблюдать насмешливую, почти кощунственную пляску сомнений и страхов в чужом сознании оказалось неприятно, горько и почти мучительно. Вот только почему? Что ему за дело до ее тревог? Какая разница, что она не может расслабиться даже тогда, когда причин для беспокойства нет и в помине? Достаточно щелкнуть пальцами или лукаво прикрыть глаза и сразу же найдется множество желающих исполнять ее капризы…Вот только в наличии таковых он всерьез сомневался.
Нина всегда вела себя в ресторане раскованно, наслаждаясь и обстановкой, и вниманием, которое имела в избытке. Красивая женщина в красивом месте – это не могло не впечатлять. И не только его…