Я словно сгорала и обугливалась на медленном огне – тело от прикосновений его пальцев к обнажённым плечам, душа от циничных откровений инкуба.
Певица на сцене захлёбывалась арией. Кажется, инкуб нашёл новую жертву, она видела его с этой девушкой и жаловалась зрителям на то, что жизнь её разбита на куски и больше не имеет смысла.
Замерев на краешке стула в пронзительном молчании, что было между мной и моим собственным инкубом, я с трудом внимала отголоскам чужой бури эмоций. Мне бы справиться со своей.
Пальцы Велиара скользнули ниже, провели по вырезу моего платья. Он по-прежнему был позади меня, и эта невидимости обостряла чувства до болезненного предела. Погладив нежную кожу под ключицей, инкуб словно невзначай провёл линию вниз, по ложбинке, слегка проникнув под ткань лифа.
Хрипло шепчущие губы коснулись мочки моего уха.
- Хватит разговоров, Эрнестина. И раздражающего пения тоже. Уедем отсюда.
- Куда? – испугалась я.
- Уедем. Я хочу тебя забрать.
Он так и не ответил прямо. Его ладонь накрыла мою грудь поверх ткани и крепко сжала, придавив моё тело к спинке кресла, исторгнув из горла неожиданный стон. Я закусила губу, чтоб не шуметь.
- Я… как можно? Я не могу оставить свою воспитанницу…
- О, поверь, ей сейчас не до тебя. Думаю, в эту самую минуту мой друг нагибает её в какой-нибудь гримёрке перед зеркалом.
Столь откровенный ответ заставил кровь прилить к моим щекам. Из невыносимого смущения рождалось возбуждение. Я невольно сжала колени.
- Наверняка он очень спешит… нужно успеть, пока девочка не очнулась и не поняла, что бездумный бунт завёл её слишком далеко. Одну за другой он задерёт ей юбки…
Велиар освободил мою грудь на мгновение – лишь для того, чтобы едва заметно дотронуться через ткань до напряжённо-ждущего соска. Контраст грубых слов и нежных прикосновений сводил с ума, кружил голову, выбивал последнюю почву из-под ног.
- …Спустит вниз последнюю мешающую преграду, отделяющую от заветной награды… награды дерзких… А затем нетерпеливо войдёт в нетронутое девственное тело… в потом ещё и ещё… не заботясь нисколько об её удовольствии, думая только о своём… у нас с тобой будет совсем по-другому, ты же знаешь, правда, Мышка?
Стискиваю поручни, пытаюсь вскочить с места, чтобы прервать невыносимо-сладкую пытку, но он перехватывает меня за талию левой рукой, и в таком неловком положении прижимает теснее к себе. Губы впиваются в шею коротким жгучим поцелуем. А правая рука резко дёргает вниз вырез моего платья и обнажает грудь.
Вкрадчивый шёпот на самой границе восприятия. Он словно заводит меня всё туже и туже до состояния предельно сжатой пружины.
- Он будет вторгаться в неё снова и снова, причиняя боль. Ей будет неудобно и стыдно, и всё окажется совершенно не так, как она представляла… и никакой королевой мира она себя чувствовать не будет, а только мелкой шлюшкой, раздвинувшей ноги перед человеком, даже имени которого она не спросила…
Уязвимая обнажённость моего тела очень быстро была укрыта надёжной защитой его горячей ладони. И вопреки всему мне – не было ни неудобно, ни стыдно. Лишь ослепительное удовольствие, и неутолимый голод, который разгорался всё сильнее и сильнее, и жаждал больше и больше, жаждал сжечь дотла нас обоих, оставить лишь кучку жалких обгорелых углей от всего этого проклятого театра, со всей его помпезностью и абсурдом.
Тяжело дыша, я чувствовала, как затягивается пеленой окружающее пространство, как всё трудней понимать, что Велиар вообще говорит, как весь мир сужается до ощущений горячечного восторга от неторопливых, томных ласк на моей груди.
- И в конце концов, она начнёт подозревать, в чём тут дело. Но будет уже поздно. Она сама выбрала этот путь. И обратной дороги по нему не бывает.