Легла посреди тоненького продавленного матраса и закрыла глаза.
Скоро всё закончится.
Почему только он снова молчит? Каждая секунда промедления сжигает мои нервы, как будто они из бумаги.
Скрип шагов.
Гаснет лампа, перед моими сомкнутыми веками становится темно. Так плотно сомкнутыми – как в детстве, перед уколом врача. Когда кажется, стоит покрепче зажмуриться, и всё будет хорошо.
Почему он молчит?
- Я ведь победил. Так почему у меня такое чувство, будто на самом деле самым бездарным образом проигрываю прямо сейчас? – хрипловатый тихий голос прокатывается по моей коже, заставляет закусить губу, сжать плотнее колени.
Впиваюсь в простыню пальцами, сгребаю её в комок, чувствую колкие веточки соломы под слоями плотной ткани. Изо всех сил пытаюсь отрешиться, не чувствовать, не думать… слабые язычки Пламени почти гаснут, трепещут во мне, как свеча на ветру. Что ему не нравится? Нет привычного жара? Что поделать. Когда сердце рвётся на куски от боли, желания тела стыдливо умолкают из уважения.
- А я, знаешь ли, не привык проигрывать, - мрачно договорил инкуб, сокращая последнее расстояние между нами.
Он рядом, в этой звенящей нашими эмоциями темноте. Совсем рядом – и я могу чувствовать каждое движение, мне для этого больше не нужен свет. Как летучая мышь, я ловлю перемещения его сильного тела в пространстве.
Вот инкуб садится рядом с моим жалким, бедным ложем прямо на пыльный пол. Почему-то я ожидала, что накроет меня, придавит к постели, чтобы продемонстрировать свою силу и власть, чтобы упиваться своей победой надо мной. Чтобы получить, наконец, то, чего он так долго жаждал и в чём я снова и снова ему отказывала.
Но нет. Он садится рядом. И протягивает руку к моему лицу.
Вздрагиваю от холодного прикосновения к скуле тыльной стороной ладони.
Так непривычно чувствовать его холодную кожу… обычно она источает столь сильный жар, что я каждый раз рискую сгореть как бумага, облететь горсткой пепла к его ногам, стоит ему лишь прикоснуться. И вот теперь этот могильный холод. Неужели последствия долгого голодания?
Ну вот, глупая Мышка. Ты снова думаешь о нём. А не о себе. Пожалела бы лучше себя! Ты там, где меньше всего на свете хотела бы оказаться. В конечной точке, которой поклялась себе любой ценой избежать, когда всё только начиналось. Так давно, словно бы в прошлой жизни.
- Как мало твоего Пламени. Оно почти погасло. Я не понимаю причины… но сделаю всё, чтобы разжечь его снова.
Под тихий шёпот осторожные пальцы движутся медленно вниз по моему лицу. Гладят болезненно-чувствительную кожу губ. И возможно, я сошла с ума, но эта беглая ласка будит воспоминания о наших сумасшедших, на краю безумия поцелуях. Мне почти хочется, чтобы он начал с них. Но я понимаю, что так всё затянется и станет намного дольше. Я мне хочется скорее избавиться от всего этого наваждения. Хочется забыть – как странный сладострастный кошмар забыть о том, что однажды в моей жизни пути пересеклись с инкубом.
Я чувствую каждую пуговицу на тугой горловине платья, которую он расстёгивает. Каждую. И снова случайные прикосновения чуть шершавых подушечек пальцев к голой коже будят воспоминания об иных касаниях – о том, как страстно впивались его губы мне в шею, как я боялась, вдруг он вампир, как мы смеялись над этим.
- Да… вот так. Уже лучше. Я заставлю тебя снова почувствовать! Мне не нужны эти жалко тлеющие угли. Твоё Пламя было слишком прекрасно, слишком ослепительно…
Следующая пуговица освобождает мои ключицы.
- …так что кажется кощунством дать ему погаснуть.
Ещё один крохотный кусочек металла выскальзывает из петли.
- …Настоящим святотатством. Если бы инкубы были способны хоть во что бы то ни было верить, я бы стал огнепоклонником. Я бы молился лишь твоему Огню, Эрнестина.
Холод кусает плечи, когда он распахивает ворот моего платья и опускает его ниже, сковывая тем самым руки. Так я ещё больше чувствую себя уязвимой, чувствую себя в его власти.
Чувствую себя тем, кем и являюсь на самом деле – лакомой добычей, которую, наконец, поймали, и теперь неторопливо, со вкусом, очищают от шкурки.
Ловкие пальцы инкуба замирают на мгновение, а потом одним движением стягивают нижнюю сорочку с груди. Я так устала от корсетов, они так мешают, особенно в путешествиях, что совсем перестала их носить. И теперь наказана за это тем, как быстро одна за другой рушатся крепостные стены моей стыдливости.
Холодный воздух ласкает мою обнажённую грудь. Я ловлю его глотками, сердце бьётся всё быстрей.