— А почему я ничего не знаю о том, что вы уже встречались со Стасовым?! Вы понимаете, что должны держать в курсе начальство? А вы не только мне, но и Константину Дмитриевичу ничего не сообщаете! Что за самодеятельность? Рассказывайте немедленно во всех подробностях!
Турецкий уже знал, что негодование шефа быстро проходит. Он начал объяснять, как происходила встреча.
— Я не хотел ставить вас в известность об этой встрече. И Константина Дмитриевича не хотел предупреждать… Зачем? Вообще все очень спонтанно получилось: позвонил — встретились. Я воспользовался помощью коллег из МВД, но это не помогло, Стасов ускользнул.
— Что он вам сказал?
— Ничего особенного он не говорил, кроме того, что сделал несколько выдающихся открытий, которые почему-то никого не интересуют.
— Александр Борисович, вы спрашивали его о Клементьеве? О том, откуда у него все эти телефонные номера?
— Видите ли…
— Не спрашивали?!
— Я спрашивал. Но когда я спрашивал, Клементьев был еще жив.
— Нет, но каково совпаденьице, а? — Генеральный был перевозбужден. — Этот тип звонит начальнику Федеральной службы и говорит, что у него что-то там в хозяйстве нехорошо. Потом бац — и начальника больше нет. Причем он умирает естественной смертью.
— Не совсем естественной, — уточнил Турецкий. — Учитывая, что он был в прекрасной физической форме…
— Э, бросьте, Александр Борисович, — махнул рукой генеральный. Ну ладно. Что еще он вам наплел?
— Вообще-то я записал наш разговор. Может быть, послушаем?
— Наконец-то я слышу что-то дельное! Давайте.
Турецкий положил диктофон на стол, включил запись.
«Турецкий. Как вам удается дозваниваться высокому начальству, минуя многочисленных секретарей? Откуда у вас вообще их телефоны?
Стасов. Это техническая проблема. Хорошо подготовленный человек, не зацикленный на социальных штампах, может ее решить.
Турецкий. Я не понимаю, что вы хотите сказать.
Стасов. Значит, и не поймете. Значит, вы зациклены на социальных штампах.
Турецкий. Чего вы добиваетесь?
Стасов. А вы как думаете? Зачем человек набирает телефонный номер?
Турецкий. Чтобы поговорить, наверно…
Стасов. Вот именно.
Турецкий. Ладно, допустим. Но вот вы дозваниваетесь до начальника Федеральной службы исполнения наказаний, убей меня бог, не пойму как, но дозваниваетесь. И говорите ему, что у него там в хозяйстве — все не слава богу. Это оказывается неправдой…
Стасов. Это еще как посмотреть.
Турецкий. Да как ни смотри — информация-то не подтвердилась. Только скандал разразился. Потом вы в другие министерства, в Генпрокуратуру звонили, какие-то идиотские вещи говорили… Ну что вы молчите?
Стасов. Я не понимаю, что вы ждете от меня.
Турецкий. А я не понимаю, чего вы добиваетесь. А здесь я — напоминаю — как раз для того, чтобы в этом разобраться.
Стасов. А заодно надеть на меня наручники?
Турецкий. Да бросьте вы! Хотите — можете меня обыскать.
Стасов. Я знаю, как это делается. Вы приехали не одни. За нами наблюдают.
Турецкий. Валентин, никто не желает вам зла. Но вы умудрились привлечь к себе внимание силовых структур. Теперь хотите или нет, но это придется как-то расхлебывать.
Стасов. Расхлебывайте, если вам нравится.
Турецкий. Что вы имели в виду, когда предупреждали начальника Федеральной службы Клементьева о некоей опасности, исходящей от его сотрудников. Он жив и здоров. В министерстве все нормально.
Стасов. Возможно, я ошибался… Вы помните греческий алфавит?
Турецкий. Э-ээ… как это «помните»? Я его вообще-то не учил. А почему вы спрашиваете?
Стасов. Ну хоть буквы-то помните?
Турецкий. Наверно. Кириллица ведь имеет к нему отношение. Аз, буки, веди.
Стасов. Мы говорили про греческий.
Турецкий. Это вы говорили. Чего вы хотите, Стасов? Чтобы я продиктовал алфавит? Какого черта?! Альфа, бетта, гамма?!
Стасов. Ладно, хватит.
Турецкий. Еще дельта…
Стасов. Достаточно.
Турецкий. Эпсилон…
Стасов. Уймитесь.
Турецкий. Сами же попросили!»
На этом запись прекращалась.