На улице уже толпились жители: кто-то заливал огонь из небольшого вонючего прудика, что находился напротив гостевого дома, рядом с общественной баней, под ветлой. Кто-то просто стоял и смотрел. Некоторые, особо впечатлительные, уже успели привязать этот пожар к трем предыдущим и обнаружили в этом знак крайне недобрый.
Чет старался не подавать виду, что причастен к произошедшему. Слава небу, никто не догадался заподозрить Святого в поджоге, а староста даже извинился за доставленные неудобства. Чет милостиво «простил» его. Потом подошел падре Герман и, оттащив Чета в сторонку за рукав, настойчиво поинтересовался, что сам Ныряльщик думает о случившемся.
– Происки темных сил, – сурово заявил тот, – от улик хотели избавиться, но у меня не забалуешь!
Вскоре пожар потушили. Оказалось, что дом почти не пострадал – начадили обломки старой террасы, что лежали аккурат под балконом. Они и погорели. Народ постепенно разошелся, и Чет, наконец, остался в одиночестве. Сбросив остатки туши в ледник под полом, он отправился на второй этаж, там, не разуваясь, завалился на кровать.
Подсунув руки под голову, Чет пялился в потолок, раздумывая о насущном. Ну и захолустье эта Ланья Тишь. Даже не провинция – дремучая дыра. Настоящая Ланья Глушь. Тут что угодно может прорасти или остаться с такой древности, что и умом не постичь. Тут магия чувствуется в воздухе – это вам не город.
Мысль о городе спазмом свела желудок. Он ведь не ел с утра, и эти, услужливые, только в рот глядели, а прислать кухарку не додумались. И что ему теперь, с голоду помирать? С голоду не страшно, а вот без выпивки тошно. Так тошно, что аж противно!
Чет поднялся с кровати и принялся, как привидение, бродить по второму этажу. Паутина, пыль. В коридоре на стенах полный «прованс» – белые крашеные доски, а на них вышитые картинки в золоченых облупившихся рамочках и одна конфетная коробка, повешенная на гвозде. На коробке корабль с лиловыми парусами и пальмы в закатном зареве – непостижимые мечты провинциала о рае на земле. Комнат на втором этаже всего две: в одной обосновался Чет, а в другой, как оказалось, засохшая пальма в кадке – очередной символ местной захолустной роскоши.
Чет прошелся вокруг нее, повел носом и сделал «стойку», как охотничий пес. Пахнуло сладенько так, призывно! Оттуда, со стенки, где в цветочных обоях отчетливо прорезался прямоугольник потайной ниши.
– Нашел! – Чет радостно сунулся в тайник и обнаружил там целую батарею разнокалиберных стеклянных бутылей. – Чудный дом!
Выбрав самую привлекательную бутылку, Ныряльщик тщательно замаскировал бар обратно и вернулся к себе. Жизнь сразу стала лучше, обрела краски, надежды на будущее и остальной позитив, который за последний день изрядно порастерялся. Что говорить, а вино оказалось превосходным. Уговорив половину бутылки, Чет даже поверил, что место сие по сути не так уж сильно отдалено от пальмового рая с конфетной коробки. С таким вином глаза прикрыл – и вот тебе он, рай!
Когда внутри живет темная сущность – справиться с эмоциями сложно. Когда внутри темная сила – хоть капля ее, хоть крупица – дурные мысли сами лезут в голову.
Всю дорогу Змейка злилась и вспоминала свое обещание непременно показать Ныряльщику. Нет, не показать, а ПОКАЗАТЬ! Пусть не командует и не думает там о себе невесть что.
То, что Чет просто выполнял свою работу, в расчет не шло. А виной всему – дурные гены. Когда в тебе демонская кровь, трудно подавить в себе желание напакостить ближнему своему даже по пустяковому, высосанному из пальца поводу, а то и вовсе без него. Это не Змейка такая вредная – это папаша-инкуб постарался, подарив дочке взрывной характер. Она не виновата. Демоны все, демоны!
На демонов валить хорошо! Поэтому Змейка с легкой душой и чистой совестью принялась выстраивать коварный план, как испортить Ныряльщику жизнь. Зачем? А бог его знает. Что? Бог руками разводит и открещивается? Значит, знает демон. Вот и ладненько.
Только пока план не получался. Пока на чистом мысленном листе горела праведным гневом лишь одна надпись: «Я ему покажу, я ему устрою!» – и все.
По улице Змейка не пошла. Обогнула старую конюшню, двинулась задворками мимо сгнивших бревен и лопухов в рост. Тропа под ногами была черная и сырая. Пахло землей и подгнившими лопушиними цветочками – тот еще запашок.
– Пс… Пс! – позвал кто-то из темного провала полуразрушенной бревенчатой постройки.
Дева обернулась. Привалившись к черному покосившемуся столбу, стоял Огний. Один, без дружков.
– Змейка, а Змейка, пошли на конюшню целоваться!
– Вот еще, – фыркнула девушка и сердито тряхнула головой. Волосы разметались по плечам, накрыли густой волной серую ткань платья, перемешались с черным мехом длинной накидки-жилетки, какую в Ланьей Тиши носили все представительницы женского пола. – Поди прочь, меня ждут дела поважнее твоих глупостей!