Последствия были опустошительными. В июне 1610 г. после указа об изгнании морисков вице-король Арагона говорил: аристократия потеряла 80 процентов своего дохода фактически за одну ночь. Возникла опасность, что кредиторы обанкротят знать[1085]. Опустели целые города. Город Аско в Каталонии остался пустым. Дома стояли разрушенными, виноградники, оливковые рощи и плантации тутовых деревьев ушли в воспоминания[1086]. В результате потери подавляющего количества рабочей силы в Арагоне и Валенсии началась гиперинфляция, поскольку мориски распродавали все свое имущество за бесценок[1087].
Обстановка настолько ухудшилась, что людей, которые начали заниматься сельским хозяйством, освобождали от военной службы[1088].
Однако принятыми мерами достигли лишь немногого. К 1638 г. общее количество поселений сократилось с 755 до 550, уменьшившись почти на одну треть. Покинутыми оказались 205 бывших деревень морисков[1089]. Из Испании исчезло четыре процента от общей численности населения[1090], но это — подавляющее большинство знатоков сельского хозяйства. Та же картина наблюдалась в Кастилии, где население сократилось почти на 15 процентов в период с 1591 по 1631 гг.[1091]
В течение всего XVII века продолжалось сокращение населения. Только в 1787 г. королевство Кастилия восстановила численность населения до уровня 1591 г.[1092]
Результаты снижения численности, ускоренного изгнанием морисков, оказались катастрофическими. В 1620 г. Уильям Литгоу говорил об Испании так: «Да, положение там настолько страшное, что в самом сердце Испании я прошел восемнадцать лиг (за два дня), не увидев ни дома, ни деревни… Как правило, минуешь восемь лиг, не встретив ни единого дома». (Одна лига приблизительно равна трем милям)[1093].
Сокращение численности населения сопровождалось упадком. Литгоу, много путешествовавший по Азии и Африке, чувствовал, что «здесь живут самые бедные в мире крестьяне. От их ежедневных стенаний могут заплакать и камни. Их деревни, сады, изгороди, амбары и другие строения выглядят запущенными»[1094].
Всеобъемлющая бюрократия инквизиции осуществляла руководство над всеобъемлющим упадком.
Раздумывая над стагнацией, вызванной этим учреждением, понимаешь: море, разделяющее намерения и реальность, превратилось в океан. Ведь инквизиция была призвана сплотить и охранять общество, но она привела его к упадку. Она должна была очистить веру, но разве народ мог принять религию, если ее стражи вели себя настолько бесстыдно? Отнюдь не охраняя веру, инквизиция часто вызывала лишь цинизм. А поскольку она выдумывала врагов, а не боролась с ними, трибуналы коррумпировали общество, не очистив его.
Пропасть между намерениями и результатами может показаться некоторым чрезвычайно огромной. Но это согласуются с мнением ряда психоаналитиков: «Тот факт, что кто-то искренне верит в утверждение, еще не достаточен, чтобы подтвердить его искренность»[1095]. Например, человек или организация могут утверждать, что они руководствуются религиозными целями. А на самом деле их задачи носят чисто политический характер. И напротив, могут быть названы политические цели, а реальные задачи какого-нибудь драматического и жестокого действия — чисто религиозные.
Если судить инквизицию по ее действиям и их последствиям, а не по заявленным намерениям и убеждениям, то организация не боролась за чистоту или безопасность общества. Больше того, она стимулировала коррупцию и упадок.
Сейчас мы расскажем об инквизиторе Перу XVI века Антонио Гутьерресе де Ульоа. Качества этого человека красноречиво выразил вице-король Перу Фернандо де Торрес-и-Португал, который сказал: «Вместо того чтобы говорить об инквизиторах в Перу, было бы значительно точнее говорить о Перу как об инквизиторе»[1096].
То, что имел в виду вице-король, стало известно в результате расследования, проведенного представителем инквизиции Хуаном Руисом де Прадо в конце 1580-х гг.
Оказалось, что Гутьеррес де Ульоа, как и многие инквизиторы до и после него, проявлял странное отношение к своему посту. Любовные связи с замужними женщинами (с Каталиной Морейон, Каталиной Алконхел и женой ветеринара Санчо Каско) вообще не вызывают удивления.
Но Гутьеррес де Ульоа пошел дальше, несмотря на конкуренцию (по общему признанию, серьезную). Он завел роман с юной дворянкой Марией Дельгадо Тельо, когда ей исполнилось всего лишь одиннадцать лет. Вскоре инквизитор стал отцом ее ребенка, которого отправил жить в район около серебряных рудников в Потоси[1097].
1097
Весь материал, приведенный здесь по делу Гутиерреса де Ульоа, заимствован из работы Торибио Медины (Toribio Medina (1887), т. I, 265-82.