В следующем году другой родственник Диего де Аркоса, его брат Хоан де Аркос (Хоан — каталонский вариант кастильского имени Хуан), о котором отзывались несколько иронично, тоже донес на него. К этому времени Диего уже арестовали. Хоан сказал, что много раз говорил своему брату до того, как его схватили, что тот «должен правильно обратиться в христианскую веру и отказаться от ислама. Ведь христианство — это истинный путь для спасения его души и собственности…» По крайней мере, в последнем утверждении никаких сомнений нет.
Доказательства собирались медленно. Хоан сообщил, что вся община жила как мусульмане, что они поклялись друг другу, что будут отрицать это, даже если их схватят инквизиторские власти. Затем Гиль Перес из города Геа де Альбаррасин рассказал, как в 1577 г. очень многие мориски Теруэля пришли на свадьбу в Геа. Там они ели полукруглый пирог с начинкой и мед, фиги и изюм. Все слушали, как «альфаки» (исламский ученый) из Теруэля восхвалял ислам.
При наличии таких ясных доказательств мусульманского тайного заговора дальнейшее промедление стало опасным. Власти арестовали ренегатов-морисков и бросили их в инквизиторскую тюрьму в Валенсии. Теперь стало возможно быстро действовать дальше, собирая доказательства тайного сговора.
Однако когда инквизиторы приступили к расследованию дела Диего де Аркоса, они испытали определенный шок. Арестованный заявил, что он «старый христианин». Мало того, он утверждал, что все люди из Теруэля были «старыми христианами». Он смог перекреститься. Сумел прочитать «Отче наш» и «Аве Мария» на латыни. Этот человек явно относился к группе обращенных в Теруэле, хорошо знал христианскую веру.
Однако ни одно из доказательств не помешало прокурору инквизиции, который сформулировал пятнадцать обвинений против Аркоса. Он проконсультировался с «альфаки» из Геа де Альбаррасином.
Этот человек (Аркос) был известен, как самый опасный мусульманин Теруэля. Только на нем лежала ответственность за то, что многие мориски города не оказались хорошими христианами. Он договорился с мясниками, забивающими животных по мусульманским обрядам, замыслил убийство того мориска, который делал доносы в инквизицию.
Аркос постился в ходе всего Рамадана и хорошо одевался во время мусульманских праздников, насмехался над морисками, которые превратились в преданных христиан. Но самое главное, хотя он и сам был мориском, но имел смелость утверждать, что был «старым христианином».
Следовало ожидать, что такой ужасный ренегат не поймет христианского милосердия.
Аркос отрицал все. Его пытали. Когда этого человека подвергли пытке на потро, сделали немыслимых двенадцать витков веревки, когда протаскивали его ногу через отверстие в горизонтальной опоре стола.
Несмотря на непереносимую боль и страдания, Аркос постоянно заявлял о своей невиновности: «Он сказал: он христианин и жил как христианин, и больше не знает ничего. Когда ему сказали, чтобы он отвечал только правду, чтоб пытку смогли больше не продолжать, он ответил: „Я уже все сказал, достойные господа!“
Он сказал: „Скажу все, что вы прикажете мне сказать“.
Он сказал: „Я уже умер, скажу все, что вы хотите!“ И: „Я прокляну себя за все, за все то, что вы хотите от меня“.
А когда ему в горло стали заливать кувшины воды, он сказал: „Что вы хотите, чтобы я говорил?! Хотите, чтобы я сказал, что я мусульманин? Ничего не знаю… Согласен: все, что говорит ваша милость, правда“.
Наконец он сказал: „Я здесь умираю“».
Во время пытки чиновники инквизиции постарались выяснить, хорошо ли Аркос знал арабский язык. Его знания ограничивались одним словом, которое он услышал, когда двое морисков упоминали его в Теруэле. Это было доказательством его происхождения из общины «старых христиан». Ведь арабский был языком, распространенным среди подавляющего большинства морисков, которые приняли христианство в 1520-е гг.
Но, разумеется, в агонии пытки на потро Аркос дал признательные показания. Он сказал, что был обращен в ислам своей женой. Но среди его признательных показаний в тайном вероотступничестве встречались фразы, подобные следующей: «Во имя Тела христианского Господа Бога!»
Инквизиция сожгла его на аутодафе в Валенсии, как недопустимо авторитетного мусульманского еретика.