На вечер Веска выдала нам новые туники, ибо мы должны были прислуживать за столом Мауризу, Телесте, Палатине и консулу. Нам обоим уже доводилось в то или иное время исполнять подобную роль, хотя при других обстоятельствах. Палатина упорно обращалась с нами, как с друзьями, и разговаривала с нами при всякой возможности – чтобы досадить Мауризу, как мне показалось. Консул, седой, сутулый, болезненного вида человек, ел очень мало и наблюдал за этим спектаклем с безучастной отрешенностью. Он почти наверняка умирает, шепнула мне Равенна в свободную минуту. Текла не присутствовал.
Только когда ужин закончился и консул отправился спать, Мауриз соизволил вспомнить, что мы не просто слуги, и велел прийти в гостиную, когда мы уберемся здесь.
– Подождет, высокомерный ублюдок, – процедила Равенна после их ухода, складывая тарелки из-под десерта. Видимо, трапезы с тремя переменами блюд не являлись обычным делом, но Мауриза и Телесту принимали как почетных гостей. Фетийцы, среди прочего, любили хорошую еду. Грех, говорили некоторые аскеты, посвящать так много времени удовольствию и так мало – Рантасу. В Фетии от таких слов отмахивались, но в этот раз я с ними почти согласился, хотя по другим причинам. Казалось, удовольствия – это все, к чему стремится Фетия под властью Оросия: фасад культуры, за которым ничего нет.
– Конечно. Тогда не торопись.
Мы как можно медленнее убрали со стола, потом я свернул скатерть и нога за ногу поплелся к прачечной. Мне было наплевать, заметит меня Веска или нет. Проходившие мимо слуги бросали на меня настороженные или враждебные взгляды, зная не хуже меня, что я вовсе не один из них, однако Веска не появлялась.
Когда я вернулся, Равенна подметала мозаичный пол и делала это не спеша. Конечно, это было ребячеством, но мы оба чувствовали себя сердитыми и униженными. Я был благодарен Мауризу за то, что он организовал наш побег с океанографической станции и, вероятно, спас нам жизнь. Однако с тех пор он вел со мной непонятную игру ради какой-то своей цели, с чем я мириться не собирался. Или ему просто не было дела, что происходит со мной, когда я ему не нужен. Если Мауриз хотел использовать меня, чтобы с моей помощью основать Фетийскую республику, он избрал не тот путь.
Но, как мы ни тянули, в конце концов вся работа была сделана, и пришлось идти через двор в гостиную, где ждали Мауриз, Телеста и Палатина. По фетийскому обычаю они расположились на низких ложах, заваленных подушками. Все трое держали бокалы с голубым вином, и на этот раз они нас заметили: разговор прервался, когда мы вошли.
– Налейте себе вина, – предложила Палатина. – Мауриз, почему ты не угощаешь их своим великолепным вином? Мы же не хотим, чтобы оно пропало зря.
– Послушай мою подругу, Катан, – тотчас откликнулся Мауриз, очень спокойный. – Не церемонься.
Никаких слуг – настоящих – не было видно, а бутылка и еще три бокала стояли на низком боковом столике. Я подошел туда и налил вина в два бокала – граненые хрустальные кубки, предназначенные для особых гостей.
– И сядьте на тахту.
Протянув Равенне один кубок, я взглянул на диваны. В такой комнате, я знал, их всегда три, и каждый рассчитан на трех человек, полулежащих или сидящих, скрестив ноги. Но как вести себя на нем, я не знал.
Я подождал, чтобы посмотреть, как Равенна справится с этой задачей. Она устроилась на единственной свободной тахте и наклонила голову, приглашая меня присоединиться.
Несмотря на подушки и узорчатый ковер, тахта оказалась жестче, чем я ожидал, и чтобы грациозно полулежать на ней, требовалось умение. Было совершенно очевидно, что даже без кубка вина в руке я этого не умею, и я обругал себя за то, что выгляжу деревенщиной перед тремя фетийцами. Конечно, они не ждали от меня такого умения, но от этого было только хуже.
– Спасибо, что составили нам компанию, – проронил через минуту Скартарис. Пустые слова: в его голосе не было и намека на признательность. Комната освещалась цветными изофакела-ми, расположенными по краям, и лампой, висящей высоко над кедровым столом в центре трех диванов. В воздухе стоял сложный запах – ладан, смешанный с чем-то незнакомым. Запах горьковатый, но приятный.
– Я бы не хотела пропустить эту вечеринку после того чудесного приема, что вы оказывали нам до сих пор, – острым как бритва голосом ответила Равенна.
Пристально глядя на нее, Мауриз сказал:
– Речь не веди со мной о благодарности царей.
– Никогда не ешь на танетском пиру, ибо они ждут, что ты заплатишь, – парировала Равенна, но я услышал ее легкий вздох, вызванный словами Мауриза. Скартарис не мог знать, кто она. Если Палатина не рассказала.
– Только тот, кто был рабом, может владеть рабами, – ответил Мауриз. – Третья статья Кодекса. Написанного в эпоху, когда рабство в Фетии являлось общепринятым, еще до того как Законодатель, Валентин II, объявил такую практику несправедливой и порочной. С того времени все, кого полагалось обращать в рабство, должны были становиться тераи, поклявшимися служить лишь в течение трех лет.
– Практика, забытая за пределами Фетии, – указала Равенна.
– Кажется, ты меня не поняла. Этий IV выразил это намного яснее.
– Никто не будет командовать в моей армии, кто не прошел низов, – процитировала Палатина и с извиняющимся видом пожала плечами. – В переводе что-то теряется. – Ее апелагос казался грубым и тяжелым по сравнению с идеальными, не имеющими акцента фразами Мауриза.
– Почему мы говорим об армиях и командовании? Какое это имеет отношение к республике? – Равенна слегка изменила положение, такая же непривычная к этой позе, как я. Находясь совсем близко от девушки, я чувствовал запах краски, оставшейся в ее волосах. – Во всяком случае, я уверена, что все вы получили этот опыт.
– Это знак почести в Фетии.
Только не похоже, чтобы Мауриз когда-нибудь кому-нибудь служил.
– И как далеко это простирается? Это мощный принцип, принцип, который можно довести до абсурда. Наверняка философы обсуждают его на рынках. Приговор может выносить только тот, кто побывал на скамье подсудимых? Убивать имеет право только тот, кого уже убили?
– Это замечание недостойно тебя, – откликнулся Скартарис, но его перебила Телеста, заговорив в первый раз:
– Так мы ни к чему не придем, Мауриз.
Наконец у меня появилась возможность как следует ее рассмотреть – до сих пор эта женщина оставалась в тени Скартариса. Почему она одевается во все черное, если не считать золота на стоячем воротнике ее туники? И волосы у нее туго стянуты назад и ничем не украшены – этот строгий стиль больше походил на стиль жрицы. Черный и золотой – цвета психомагов, но ведь Телеста не психомаг? Сфера обладает монополией на психомагию, как и на всю другую магию, кроме целительства. Или должна обладать. Текла был исключением, защищенный своей службой императору.
– Напротив, это вопрос огромной важности. Мои гости косвенным образом обвиняют меня в том, что я их унизил. Таким обвинением не бросаются. Сначала я отвечу на него.
Мауризу это в новинку, подумал я. Ни один скартарисский кланник не посмеет перечить этому человеку. Любому другому на его месте пришлось бы разбираться с целым ворохом жалоб.
– Значит, ты признаешь себя виновным? – тотчас спросила Палатина.
– Признаю. Но поскольку в этом суде председательствую я – что делает его весьма похожим на императорский суд, не правда ли? – я предоставлю себе слово для объяснения. – Мауриз, перевел взгляд с Равенны на меня и бесцеремонно заявил: – Это испытание.
– То есть это намеренное действие, не случайный недосмотр?
– Неужели я допустил бы подобный недосмотр? Это испытание, хотя времени было маловато. – Скартарис издал такой звук, будто кто-то в этом виноват, будто он хотел продлить период испытания. – Проверка наблюдательности, реакции. Чтобы выяснить, кого я спас: тирана или освободителя.
– Почему ты так веришь в безошибочность своего плана, Мауриз? – вмешалась Телеста. – Освободитель… возможно. Тиран… тоже возможно. Но ты ничего не говоришь об этом человеке. В жизни все редко бывает простым.