Машина резко вильнула из-за подрезавшего нас идиота, а я оборачиваюсь назад, чтобы посмотреть, как лежит девушка, не сползла ли на пол.
— Аккуратней веди, — рычу я на ни в чем не виноватого водителя.
Машина быстро проделывает нужный путь; вот уже впереди виднеется Саббат со своими башнями и серыми стенами.
Мы въезжаем во двор и плавно тормозим.
Я достаю спящую Мелани с заднего сидения и беру на руки, отметив про себя, насколько она легкая. Ее лицо уже приобрело здоровый оттенок, а слезы высохли на ресницах. Я вхожу в здание и останавливаюсь, окружённый своими же. Все ученики смотрят на меня, на лицах читаются самые разные эмоции: шокированный бледный Кевин, серьезные Курт и Ной, опечаленная Ева и довольный улыбающийся Стефан.
— Ну что? Мне идти готовить подземелье для церемониала? — Стефан кровожадно потирает руки, и я в ужасе осознаю, почему все пялятся на нас. Они думают, что Мелани стала Химерой и я ее вырубил, чтобы притащить сюда и сжечь.
— Господи, Стеф! — Ева шокировано смотрит на своего парня с явным отвращением, не находя слов для его довольного вида.
В эту минуту я слышу звонкие удары каблуков спешащей навстречу нам Реджины. Она практически подбегает ко мне, а у меня в мыслях лишь шок от поведения Стефана и осознания, что пару часов назад я сам бы вёл себя так же, если бы не эта поездка в больницу. Реджина хватает кисть Мелани и не находит знака. Пусто.
— Что с ней? — Её голос звучит сталью. Она успокоилась.
— В больнице мы застряли в лифте, и с ней случилась паника. Похоже, клаустрофобия. Медсестры ввели ей успокоительное. Проспит пару часов.
Я слышу пару облегченных вздохов.
Стефан стоит раздосадованный, что сегодня не будут пылать костры Инквизиции в подземельях Саббата. Злой, со своей неудовлетворенной жаждой крови, молча покидает нас.
— Отнеси ее в комнату, — говорит приказным тоном мне Реджина, после чего разворачивается на каблуках и, громко хлопая в ладони, кричит на всех: — Ну, чего встали? Девочка просто хлопнулась в обморок, а вы уже тут накинулись, как стервятники! Пошли вон отсюда! Вы, кажется, собирались на вечеринку!
И все расходятся. Остаёмся лишь мы с Евой и Кевином. Глядя на младшего Ганна, я испытываю странные чувства, будто забрал что-то, что по праву принадлежало ему. Неприятно. А тот, явно успокоенный, ухмыляется, потирая рукой затылок:
— Я уж думал, что она вспомнила, кто такая. Думал, что всё.
И я чувствую волну злорадства, вспоминая вчерашний разговор, когда бросил ему:
«В любую минуту она может вспомнить всё. И что ты будешь делать тогда? Пойдешь за бутылкой керосина, а потом на день рождения к Мике?»
Всё практически так и произошло. Будет ему уроком. Может, меньше будет волочиться за Мел?
Мы с Евой поднимаемся в спальни, оставив Кевина в раздумьях и растрепанных чувствах.
Комната девушки, в отличие от наших, еще толком не обжита. Это у нас они уже обросли вещами и мебелью, картинами и постерами. Единственное, что точно не отсюда — это горшок с землей, стоящий на окне, наверное, там скоро что-то прорастет. Я кладу девушку на кровать, а Ева разувает её и накрывает одеялом.
Мы оба стоим у изножья кровати и смотрим на спящую.
— Как прошла поездка? Если не считать приступа клаустрофобии.
— План Реджины сработал. Признаюсь, она обычная и пока не опасная девушка.
— Реджина специально отправила тебя с ней?
— Да, чтобы лучше ее узнал и пообщались. Я за завтраком догадался, а она подтвердила.
— И хорошо пообщались? — Ева проходит и садится в кресло. Я у себя от такого избавился: слишком уж неудобное.
— Ну, да. Я пообещал ей извиниться при всех за свое поведение.
— О! Оденкирк, это прогресс! Правда, готовься: Стефан в ярости на тебя.
Я тут же вспоминаю обозленный и расстроенный вид Стефана, когда тот узнал, что Мелани — всё ещё Мелани.
— Кажется, с ним будут проблемы.
— С ним всегда проблемы.
— Так ты идешь на вечеринку? — Я оборачиваюсь на задумчивую Еву, которая сидит в красивом блестящем платье с непозволительным мини, уложенной причёской и с макияжем. Ее такой не каждый день увидишь. Очень горячо выглядит.
— Иду. Только кто будет с Мелани, когда проснется?
— Я побуду.
— Смотри, Кевин заревнует. — Она встает с кресла, поправляя платье.
— Смотри, Стефан заревнует, — киваю я на ее длинные и слишком открытые ноги.
— Стефана легко отвлечь парой поцелуев. А вот Кевин не особо будет рад, если ты к нему полезешь целоваться.
— Мы договоримся с ним, — смеюсь я. — Кстати, Кевин идет с вами?
— Вроде бы собирался.
Она почти доходит до двери и останавливается.
— Есть последние новости из стана Химер. Кажется, они догадались, что Мелани жива. У них там идет какое-то движение. Реджина обеспокоена, что они будут искать ее, и узнают всё.
— И что? — Мне не нравится это. Если Химеры всё узнают — нам несдобровать: либо перебьют весь Саббат, либо отдадут на суд Сената за нарушение третьего правила — закон Равновесия.
— Не знаю. Артур и Реджина думают над этим. Наверное, обратятся к другим Светочам за помощью. — Она кидает взгляд на Мелани и выходит.
Не потому, что ты мне нравишься
Я медленно прихожу в себя. Такое ощущение, будто мое тело — чугун, камень, дерево, да что угодно, только не тело. Что-то тяжелое, неподатливое.
Глаза закрыты, но голова работает, при том не очень хорошо. Словно я переспала положенную норму. А во рту кислятина. Господи, надеюсь, я не проспала подъем, не хотелось бы получить нагоняй от мисс Татум! Заставляю себя подняться и сесть, но глаза все так же закрыты. Тяжелые веки не хотят открываться. Приступ зевоты словно подтверждает, что я не прочь дальше спать. Но если усну, то будут проблемы, а, во-вторых, так можно опять впасть в кому. Тру глаза-предатели, затем запускаю пальцы в волосы и чувствую, что у меня там все спутано в воронье гнездо.
Хорошенько проморгавшись, я поднимаю взгляд, чтобы привычно посмотреть в окно. Но первое, что вижу — цвет грозы. И он улыбается.
Рэйнольд сидит в кресле, подавшись вперед, облокотившись на колени, и смотрит на меня в упор. И улыбается.
— Рэй? — Мой голос ломается в конце, что приходится откашляться, чтобы продолжить. — Ты что здесь делаешь?
— Наблюдаю, — напевно отвечает он, будто действительно видит жутко интересное явление.
— Зачем? — выпаливаю я. А затем понимаю, что это не тот вопрос. — Что ты делаешь в моей комнате?
— Я уже сказал, что я делаю в твоей комнате. — Он откидывается в кресло, положив руки на подлокотники. Будто сидит на троне. И продолжает улыбаться! Это выводит из себя. Раздражает.
— Зачем? — Нет, все-таки первый вопрос был правильный.
— Чтобы узнать, как ты после вчерашнего?
Ага. Вчерашнее. А что у нас было вчера? Я пытаюсь вспомнить, но последнее, что я помню, это разговор про вечеринку за завтраком.
И тут замечаю, что одета: я спала в джинсах и майке. И воспоминания, словно из корзины, сыпятся одно за другим. Завтрак, спор с Рэем, больница и куча врачей, весть о смерти Салем и…темнота.
Только это не та темнота, которая дырой проходит в моей памяти о прошлом. Это живая Темнота, если так можно ее описать. Она давит мне на грудную клетку; невозможно пошевелиться, потому что Темнота огромным грузом придавила меня и ломает кости. А потом красный трепещущий цвет побеждает Темноту, но оставляет нереальное количество боли.
— Что со мной было? — Я слышу, как изменился тон моего голоса.
— Приступ клаустрофобии. — Рэй напряжен, его руки сжаты в кулаки. — Мы застряли в лифте, там, в больнице. И у тебя был приступ паники.
— У меня никогда не было приступов паники…
Рэй смотрит на меня, не отрываясь, будто ждет, чтобы я призналась в чем-то. Только вот беда, мне не в чем признаваться.
— Я не знаю, что еще ты хочешь услышать, — сдаюсь я, вызывая у него усмешку. Но лишь на мгновение, и вот он снова сама серьезность.