«В общем-то, после всего того, что я сделал этому миру, меня не то что сам его Бог, но и последний из его бродяг ненавидеть должен»
Камилл, почему-то вдруг склонив голову, внимательно смотрел на него.
«Хотя все остальные принимают меня за своего. Один лишь он относится ко мне как к кому-то враждебному. Странный менестрель»
Камилл вдруг подобрал свой инструмент – тот самый, с трещиной, и флейту, которую то ли купил, то ли получил от кого-то взамен разбитого струнного друга – и собрался было вновь уйти, как его окликнули.
- О, кого я вижу! Сам Камилл! Давно тебя и твоих усов в нашей столице не видали! Почитай, уже года два прошло! – приветствовал его высокий толстяк одетый как обычный горожанин.
Рядом с ним робко переминался с ноги на ногу щуплый низкий парень в роскошных одеждах.
- Что, тот самый? – тихо спросил юнец.
- Он самый! Надо хватать птичку, пока не улетела! – зашептал толстяк, нагнувшись к его уху, - Ваше сиятельство, подарите серебряк, хоть в жалованье, хоть в долг!
- Да бери, бери! Только пусть споёт.
- Тогда и вина налей, - громко сказал Камилл, усмехнувшись, - Чтоб не зазря мне юнцов обирать. Небось, с него родители потом спросят, куда девал, что купил.
- А… ты… вы откуда знаете?! – вытаращился парень.
- Да что-то… робкий ты какой-то, - Камилл чуть склонил голову, изучая его лицо, - Уж извини, но вид у тебя какой-то затюканный. А одёжа знатная, стало быть, не от нищеты ты такой дёрганный. Стало быть, из-за долгов или из-за родителей. Вот, я просто так вторую мысль сказал.
- Всё-то ты знаешь, Камилл! – радостно сказал толстяк и сильно хлопнул его по плечу.
Менестрель пошатнулся от удара, но устоял.
- По такому поводу надобно и выпить. Ну, как тебе эта мысль? Да закажем не простого чего-нибудь, а? Как ни как, я такую знатную особу в первый раз угощаю, - мужчина склонился к робко замершему парню, - Уж извини, ваше сиятельство, а, кажется, я искусство больше денег почитаю.
- Да ничего, - тот смущённо улыбнулся, - У всех свои вкусы.
- Ласточка ты моя! – умилился толстяк, - Вот за это-то я тебя и люблю! Папаня-то твой зверь каких поискать, а ты – настоящее чудо. И как только такой у таких-то уродился? Ну, пойдём! – он покосился на замершего в стороне Кайера, - И ты, парень, пойдём с нами! Чай, вместе знатное вино хлебать веселее, чем одному! Уж на что я люблю знатное вино, но в одиночестве его хлебать скучно!
Камилл мрачно покосился на невольно заулыбавшегося Кайера – впервые за несколько тысячелетий кто-то проявил к нему неподдельный интерес и даже решил угостить – но смолчал.
Так что пили они вчетвером – знатному отпрыску тоже налили, на дне бокала – и болтали о всякой всячине. А потом Камилл долго пел. В трактир набилось столько народу, что яблоку было негде упасть. И в двери, в окна тоже лезли чьи-то многочисленные головы. В итоге, уже под вечер, крыша вдруг проломилась неподалёку от увлёкшегося певца – и на чьи-то невинные головы полетели щепки и какой-то грузный мужчина, от одежды которого нестерпимо несло свежей и тухлой рыбой. Люди зашикали, заругались. Богатый отпрыск поморщился от неожиданно повеявшего на него рыбного запашка.
- Ещё несколько людей на крыше – и меня завалит здесь вместе с моими драгоценными слушателями, - усмехнулся менестрель, - Давайте выйдем на улицу – я спою ещё пяток-другой песен, для всех – и пойду. До чего люблю петь, но, чую, скоро уж охрипну.
- Нет, ты что! – возмутился привёдший его толстяк, - Нельзя тебе хрипнуть! Как же ж люди останутся без твоего голоса?
- Ну, хоть две песни! – взмолился отпрыск из знатной семьи.
- Хоть две! – взвыло с крыши несколько десятков голосов.
Камилл рассмеялся:
- Тогда, люди добрые, пожалуйте на улицу. Я уже за сохранность крыши и ваших голов боюсь.
И люди послушно стали вылезать сквозь двери и окна.
Впрочем, народу на улице собралось ещё больше. С крыши, казалось, слез целый полк. Ночь была звёздная, чистая, свежая… Так что он ещё пел час или два, пока не стал уж хрипеть понемногу. И тогда влюблённые в его талант слушатели сами его вытолкали, впрочем, бережно, чтобы горло пощадил.
В ту ночь Кайер слонялся по городу, дышал свежим весенним ветром, лёгким ароматом роз из чьего-то сада, любовался звёздами и улыбался, улыбался… В его долгой жизни давно не было таких ночей… таких красивых ночей и мирных…