Что Гвинеда никогда не подводило, так это умение быстро думать. Увидев дирижабль, он не застыл как баран, а немедленно потянул створки на себя, отрезая «прекрасный вид» на улицу. Но и на этом паладин не успокоился, а тут же опустил в пазы ворот тяжелый запор. Вовремя.
Со стороны противника раздался грохот, а затем стены храма содрогнулись. Один снаряд пришелся в купол, заставив тот зазмеиться трещинами, второй упал где-то перед входом, обдав ворота кусками камня.
— Как-то слабо, суки, — зло прикрикнул Гвинед.
Зря он это сказал. В следующий миг храм содрогнулся вновь, но на сей раз куда сильнее. Целая серия взрывов накрыла здание. Вниз полетели куски камня размером от кулака до роста взрослого человека. Совсем рядом с Гвинедом приземлился целый пласт, ранее служивший частью свода, в то время как наверху раскрылся кусок чистого вечернего неба. Паладин этой красоте совершенно не обрадовался.
— Да откуда, демоны вас побери⁈
Подскочив к окну, Гвинед бросил взгляд наружу и в ярости сжал зубы. Обстановка за пределами храма кардинально изменилась. Вместо чистой площади и аккуратных домов теперь взгляду предстали выбоины от взрывов, разнесенные в клочья здания, чад густого дыма. Это не могло быть делом одного лишь дирижабля. Город обстреливала целая батарея гремлинских пушек.
Новый удар и в стене образовался узкий проем. Колонна, держащая свод, покрылась трещинами. Несмотря на всю свою крепость, таких испытаний храм пережить не мог. Очень скоро он обещал обрушиться.
— Все, кто не задействован в ритуале — вон отсюда! Поторапливайтесь, сучьи дети!
Немногие оставшиеся рыцари и паладины поспешили исполнить приказ. Друид ушла еще раньше. В гибнущем храме остались лишь сам Гвинед и шестеро инквизиторов, упорно проводивших обряд. Сквозь грохот и треск их голоса звучали, словно звон стали.
…Господь, наложи свою длань,
Дарую защиту,
В милости своей не оставь,
Не растерзанье врагам!
Ибо дух наш тверд,
И рука крепка.
Да не оставим мы дело,
Что нам ты доверил.
Да сотворим ратный подвиг,
Во славу твою!
Заключительные слова молитвы оказались произнесены, и в тот же миг из алтаря вырвалась волна белого сияния. Она коснулась каждого из находившихся под сводами храма, а затем ушла дальше, к стоявшему невдалеке замку.
Гвинед сразу ощутил силу святого дара. Его тело словно облеклось в крепкий доспех, душу наполнила уверенность, желание битвы. С новыми силами они могли победить. Но бой дать следовало уже в ином месте.
— Все, а теперь… — договорить паладин не успел. Очередной снаряд ворвался в брешь в куполе и упал совсем рядом с алтарем. Раздался взрыв, облако из осколков и пыли разошлось в стороны, а когда Гвинед смог все же разглядеть эпицентр удара, ему предстала крайне неприятная картина — вид инквизитора, лежащего в луже из собственной крови.
— Дьявол, еще один павший. Подожди, Йозеф, да как же так… Ублюдки!!!
Паладину хотелось орать, кинуться в битву, крушить все то, что еще не было доломано в храме, но он только крепче сжал челюсти, рискуя раскрошить зубы и скомандовал:
— Возьмите его с собой. Уходим!
Инквизиторы подчинились. Небольшая группа, забрав оставшиеся трофеи и тело павшего товарища, бросилась в подвал. А там вступила в недра темного земляного хода, всего час назад приведшего их сюда. Уже ступая по холодной земле туннеля, Гвинед услышал далеко позади глухой грохот. Кажется, купол храма все же не выдержал обстрела, сложившись внутрь, благо, из-за этого уже никто не мог пострадать. Лишь глухая боль кольнула сердце. Ведь уничтоженное ублюдками место являлось не просто зданием. Оно было святыней. Олицетворением порядка и процветания, теперь разрушенного.
Паладин крепче стиснул рукоять меча, мучительно желая найти выход клокотавшей ярости. По счастью, он быстро увидел подходящий объект и тут же со всей силой рубанул по подпорке, державшей свод туннеля. Что должно было последовать дальше, Гвинед знал прекрасно, а потому немедленно припустил вперед. А за его спиной с тяжелым стоном рухнула земля, отрезая возможным захватчикам путь в замок. По этой дороге враг пройти уже не сможет, так что придется ему прокладывать новый путь. И Гвинед пообещал себе лично позаботиться о том, чтобы каждый шаг неприятеля, оказался оплачен кровью.
…
Прижав к глазу подзорную трубу, я молча взирал на город. На руины некогда прекрасного храма, на перепаханную взрывами площадь, на десяток разрушенных зданий и пламя пожаров, готовых перекинуться на новые строения. Еще недавно мои глаза радовались порядку, четкости линий и благополучию этого места. Теперь же весь долгий труд, результат работы множества ремесленников, каменщиков и усилий архитектора пошли прахом.